Прошедшие 9 сентября региональные выборы показали заметное снижение электоральной поддержки партии власти «Единой России»: вторые туры выборов губернаторов в четырех регионах, потеря в ряде регионов большинства в законодательных собраниях. Кремль заверяет, что снижение ожидаемо, а значит, и ситуация находится под контролем.
Ключевая причина «проседания» — пенсионная реформа, смягчить влияние которой за две недели до голосования попытался лично Владимир Путин в своем специальном обращении к народу.
Однако то, как власть пытается примирить народ с реформой, скорее указывает на наличие проблемы, признавать которую власть не торопится. А значит, и дальнейшие не только электоральные, но и социально-политические сюрпризы будут ждать страну в самые ближайшие месяцы.
Пенсионная реформа является одним из главных событий всего путинского периода. Его можно поставить по степени своей исторической значимости и влияния на режим в один ряд с такими решениями, как посадка Михаила Ходорковского и аннексия Крыма, с той лишь разницей, что повышение пенсионного возраста имеет абсолютно противоположный политический эффект. Реформа сама по себе носит, казалось бы, исключительно финансово-экономический характер, однако скрывает под собой процесс совсем иного порядка – глубокую трансформацию отношений власти и общества. Последнее обращение Путина, выдающее это новое отношение, ярко демонстрирует кардинально иной подход Кремля к восприятию своих «политических обязанностей».
Проблема первая – попытка Кремля «продать» успехи Владимира Путина в 2000-е, введя своеобразную «плату» за улучшение условий жизни в 2000-е годы. В своем августовском обращении президент рассказал, как удалось победить безработицу, поднять заработные платы и пенсии, восстановить рост экономики, но что самое главное – добиться роста продолжительности жизни. В контексте выступления получалось, что пенсионная реформа логично следует за улучшением социально-экономических условий, то есть вдруг она оказывается частью «пакетного» предложения: Владимир Путин буквально дает понять, что повышать пенсионный возраст нельзя было в кризис, кризис преодолен, а значит, настало время. Если развивать эту логику и дальше, то получается, что благополучие 2000-х годов, которое президент позиционирует как свою главную заслугу, имело свою цену: я вам улучшил условия жизни (при этом никакой самокритики не допускается), а вы теперь должны поддержать пенсионную реформу. Справедливая, с точки зрения Путина, «сделка» кажется не только односторонней, но и неожиданной: ни о чем подобном президент не говорил на протяжении последних лет, обрушив все эти «очевидности» только после выборов. А в своем предвыборном послании он даже, напротив, хвастался преодолением демографических провалов и обещал рост пенсий.
Проблема вторая – логика шантажа. В своем обращении президент проводит четкую грань между двумя альтернативами – либо повышение пенсионного возраста, либо значительное падение уровня пенсий. Формирование ложного безальтернативного выбора, являющегося в действительности не выбором, а навязыванием единственного уже принятого властью решения, является ни чем иным, как формой социального шантажа. И ответить на это у населения нет никакой возможности, учитывая, что дискуссия по пенсионной реформе управляема и «канализирована». Ни профсоюзы, ни системная оппозиция не могли позволить себе реальное политическое сопротивление и полноценный «диалог», а внесистемная оппозиция находится в кризисе, причем во многом вследствие целенаправленной политики со стороны власти.
Наконец, проблема третья – отказ власти от консолидированной ответственности. Власть убеждает общество в том, что только оно должно понести нагрузку за непопулярное решение, в то время как у власти есть приоритеты и поважнее. Нагрузку не понесет и государственный бизнес.
Первым делом Владимир Путин отверг возможность перехода к прогрессивной шкале подоходного налога, отметив, что это принесет дополнительные доходы, способные финансировать пенсионные выплаты лишь в течение шести дней. Однако означает ли это справедливость отказа от любых других решений в налоговой сфере? Та же логика касается и отказа от повышения налоговой нагрузки на ТЭК: если нельзя повысить налоги вместо роста пенсионного возраста, почему нельзя это сделать вместе с повышением возраста? Ответа Путин не дает. И почему несправедливость распределения общественных благ настолько утрируется и отвергается?
Отверг Путин и возможность приватизации, но почему-то свел ее к вопросу о распродаже шикарных офисов пенсионных фондов. По данным Центра стратегических разработок, доля госсектора в России достигла в 2016 году 46%, а по данным ФАС – и всех 70%.
Стоимость компаний с госучастием в России в 2015 г. составила $175 млрд, считал ЦСР, предлагая продать акции компаний топливно-энергетического сектора. Просто для сравнения - стоимость пакетов «Роснефти» и Сбербанка, которые теоретически могут быть проданы, в совокупности достигает сегодня 4 трлн рублей, что в четыре раза больше того, что должна сэкономить бюджету пенсионная реформа.
Сигнал, который власть посылает народу, оказывается прост – у государства не только нет ресурсов для финансирования дефицита пенсионного фонда взамен повышения возраста, но оно не намерено в принципе делить нагрузку по закрытию этой финансовой дыры с населением. Владимир Путин, кажется, впервые за все 18 лет нахождения у власти стал говорить с народом, как на рынке: торгуясь и полностью игнорируя социальный и политический контекст. И даже если к самой приватизации население относится скорее негативно, раздражение «зажравшимся» государственным бизнесом на фоне собственного неблагополучия будет только расти.
Все это похоже на то, как власть, обновив в очередной раз мандат Владимира Путина, предъявила населению «счет»: хотите получать пенсии, как минимум индексируемые по уровню инфляции, - придется расплачиваться. До сих пор никогда Кремль не пытался выставить народу счет за оказанные услуги. Причем без взятия на себя новых обязательств (не считая умеренного смягчения реформы, которое, очевидно, было запрограммировано изначально).
Говоря о пенсиях, забывает власть и более широкий контекст, в котором принимаются непопулярные решения: после Крыма населению было велено «терпеть» ради восстановления исторической справедливости и возвращения геополитической мощи России. А в марте 2018 года, буквально за две недели до выборов, национальный лидер вышел к народу с беспрецедентной программой военной модернизации, оставив далеко позади вопросы качества социальной жизни, уровня пенсий и зарплат. Уже в своем августовском обращении Владимир Путин скромно умолчал и о такой опции, как сокращение бюджетных расходов на геополитические мегапроекты: а ведь по данным Левада-центра, расходы на войну в Сирии и на Донбассе, на перевооружение армии кажутся населению уже не столь оправданными и справедливыми.
Все это означает (и региональные выборы это подтверждают), что договориться по-хорошему (а фактически в форме ультиматума) власти и обществу пока не удается, а с описанным выше подходом это кажется невозможным. Прежние формы общественного договора, где обществу в обмен на лояльность предлагались общественные блага (начиная с пресловутой стабильности и роста доходов и заканчивая возвращением Крыма), перечеркнуты в одностороннем порядке властью и заменены на договор, где за нелояльность грозят ухудшением финансово-экономического и социального положения. Обществу совершенно четко сегодня дают понять, что отказ в политической поддержке - это возвращение кошмара 90-х годов. И если власти не удастся в ближайшем будущем сформулировать позитивное политическое предложение, нынешние региональные выборы действительно покажутся большим успехом на фоне дальнейшего ухудшения электоральных результатов.
Материал подготовлен в рамках проекта «План Перемен»