Адвокат Павликовой: дело «Нового величия» - это осознанное людоедство

Суд оставил под стражей фигуранта дела об экстремистской организации «Новое величие» юную Анну Павливкову, что вызвало гнев и негодование оппозиционной общественности. Вот что написал по этому поводу адвокат Павликовой Максим Пашков:

«Сегодняшнее продление срока содержания под стражей Анны Павликовой является решением чудовищным даже не в силу полного несоответствия его имеющимся в стране правовым нормам — к сожалению, правовые нормы в современной России есть не догма а всего лишь руководство к действию — как руководящие товарищи решат, так мы нормы и применим. Решение показало не только абсолютную неспособность правоохранительной системы страны прислушиваться к общественному мнению - это тоже полбеды — общественное мнение в стране в силу традиции значит что-то только после обращения на него внимания власти, да и понятие «общественное мнение» в последнее время дискредитировало себя после приватизации его рядом блогеров. Хуже другое — правоохранительная система окончательно закуклилась в себе, съела суд и перестала руководствоваться даже здравым смыслом и логикой.

Кто не в курсе, «Новое Величие» - это десять человек, из них две молодые девушки, остальные — молодые и старые юноши (самому старшему — 40 лет), которые обвиняются в создании организации, ставящей своей целью свержение конституционного строя в России. Любому здравомыслящему человеку абсолютно ясна абсурдность обвинения — десять человек, из них две девушки, пятеро безработных, все с неустроенной личной жизнью не могут представлять собой никакой опасности для конституционного строя и не в состоянии его свергнуть ни при каких условиях — как бы сказал мой преподаватель по уголовному праву - «покушение с абсолютно негодными средствами». Тем не менее, возбуждено уголовное дело, шесть человек содержатся в СИЗО, четверо - под домашним арестом, следователи и прокуроры с умными лицами, достойными лучшего применения, заявляют суду о том, что арестованные представляют огромную общественную опасность, судьи с такими же серьезными лицами слушают их — и продлевают стражу, мотивируя это тем, что они сбегут или будут угрожать свидетелям.

В сочетании с личными данными той же Павликовой и Дубовик все это вызывает у наблюдателей сначала усмешку, а потом и озлобление — что ж они нас всех за дураков держат! Здравый смысл не мешает никому и никогда. Совсем немного здравого смысла — и становится очевидным, что никакой общественной опасности эта десятка не представляет, что максимум на что они были способны — это вести разговоры в телеграмм-чатах о том, что жизнь нелегка, власть коррумпирована и правды нет. Такие разговоры сегодня ведет как минимум треть страны — кто в привычном формате — на кухне, за рюмкой под огурчик, кто — иновационно — в телеграмм-чатах. Сажать за кухонные разговоры — позвольте, даже при Сталине это было скорее исключение, нежели правило, а уж в более позднюю, брежневскую эпоху — за это максимум грозили пальцем. Времена Горбачева и гласность с ее митингами вообще легализовала политические дискуссии, которые выплеснулись в митинги — и жители России были убеждены, что за что-что, а вот за ЭТО — точно не посадят.

Посадили.

После разного рода «цветных революций» власть судорожно искала рецепт борьбы с ними — и на смену старой 170-й статье УК РСФСР (антисоветская агитация и пропаганда) пришла 282-я статья УК РФ - «экстремизм». Однако выявился изрядный побочный эффект в применении указанной статьи на практике — если раньше надо было искать преступления, выявлять их и доказывать — то сейчас прошарь по «Вконтакте», получи сомнительную картинку, лайк под ней или репост, получи заключение ручного эксперта — и вот, состав готов. В игру включилась прокуратура, заверяющая обвинительные заключения, и суд, штампующий приговоры — и графа в статистике. Рост «бумажного экстремизма» порождал необходимость увеличения штатов борцов с ним — а далее все в соответствии с законами Мэрфи — правоохранительная система страны поставила производство преступлений на поток, пошла отчетность, а то, что за цифрами стояли сломанные людские судьбы — это не интересовало никого.

Одновременно с этим у прокуратуры был отнят контроль за следствием, следователи вошли во вкус, суды тоже встроились в эту систему — и всем, кроме обвиняемых стало хорошо в превосходной степени. То, что «бумажный экстремизм» и осуждения за «репост и лайк» ведет к чудовищным репутационным потерям для страны — в конце концов живем мы в 21м веке и в относительно европейской стране, право на свободу мнений закреплено законом и сформировавшейся за тридцать лет традицией, и в этом контексте посадки за репост и разговоры выглядят просто дико — так правоохранительные органы это не волновало и не волнует — они исправно «рубят палки» и «улучшают статистику», представляя нашу страну средневековой сатрапией.

В деле «Нового величия» сошлось все: ничего кроме разговоров не имелось, «организация» была создана и изначально контролировалась спецслужбами, «заговорщики» являлись сущими детьми по разуму и возрасту. При таких исходных данных иначе как осознанным людоедством отношение к фигурантам дела со стороны следствия и суда не назовешь. В двусмысленном положении оказались просвещенные патриоты. Россия серьезно меняется в лучшую сторону, есть о чем рассказать и чем похвалиться, опять же, Кубок Мира прошел суперуспешно — но вот западный зоил-журналист спрашивает о том, правда ли, что у вас детей за разговоры сажают — и что на это ответишь? Хоть зови Марию Захарову с текстом о «русофобии и двойных стандартах».

При возбуждении и расследовании подобного рода дел умным правоохранителям просто необходимо было поглядеть на пару шагов вперед и учесть, что само возбуждение дела «за разговоры» есть глупость, а уж содержание в тюрьме детей есть дикий репутационный ущерб. Форменное вредительство. Но органы они на то и органы, чтобы хватать и сажать, другому их не учили и другого они не умеют, а про репутационный ущерб они и не слышали.

При этом, «репутационный ущерб» есть не химера и не выдумки - «Список Магницкого» тому примером — и не будем говорить о вине или невиновности покойного — умирать в СИЗО он точно был не должен. Общественного контроля за действиями спецслужб в России нет уже лет сто, и на ровном месте взяться ему неоткуда. Более того, общественный контроль тут может играть только вспомогательную роль — у общества нет юридически очерченных полномочий, и оно может только лишь указать на то, что органы берегов не видят.

Меры должны принимать другие. Но другие на это не способны. От старой советской прокуратуры остались рожки да ножки — сегодня в процессе прокурор это показал в ярких красках, суды слишком сервильны — ибо механизм их формирования слишком зависит от этих самых спецслужб, да и принцип отбора судей из помощников является наихудшим из возможных. Остается контроль внешний, независимый. К сожалению, контроль административный. И тут на память приходит советский опыт. Каждый советский человек знал, что если уж ничего не помогает и жаловаться некуда — жалуйся в ЦК.

Там сидят люди, не связанные ведомственными интересами, и могущие наорать по вертушке на товарищей из органов, которые своими действиями приносят вред государству. И жалоба в ЦК работала почище прокурорского и судебного контроля. Конечно мне, как адвокату, хотелось бы, чтобы контроль за органами осуществлял суд и прокуратура — но так как в нынешней ситуации это сложно и неэффективно — то пускай это будет Nuovo ЦК. Только где ж его взять?»

***

А так прокомментировала этот процесс писатель Катя Пицык:

«Меня история "Нового величия" ошеломляет, разрывает сердце. У всех, наверное, так. Сотни однотипных комментариев - люди читают об Анне, о ребятах, и плачут. И все так и пишут - "я рыдаю", "как больно", "я плачу". Это событие, для меня лично, травма общества, равноценная той, что была нанесена законом Димы Яковлева. Я так ощущаю ситуацию. Это событие вынесено как бы за пределы рутинного насилия со стороны государства. Это не преступление власти. Это что-то другое. Это жертвоприношение.

Когда закон ДЯ принимался, я все время думала о том, что общество, на глазах которого такое совершается, становится травмированным необратимо. Всю страну пригласили на казнь. И не кого-то, а детей, да еще и сирот, да еще и самых слабых и беззащитных - преданных господом, обреченных и так на вечную войну со своим телом, с болезнью. И вот эту казнь все посмотрели. И пошли жить дальше. Ну а что делать? Но это уже не настоящая жизнь, в ней нет базового права на счастье.

Понимаете, мне сложно об этом говорить, но Лена меня вдохновила. Надо пробовать, подбирать слова. И хоть что-то да сказать, хоть приблизительно. Дело в том, что война - субстанция сложная, всегда можно сказать: я ее не начинал. А закон ДЯ - про него нельзя сказать: я его не принимал. Потому что тут вообще все по-другому: дело не в том, что не принимал, а в том, что ты это видел. Уже это делает тебя кем-то другим. Нельзя сказать: я этой казни не видел.

Ну и вот сейчас эта история повторяется. Чувства у меня те же, что и шесть лет назад.

Я не хочу ни в коем случае возвысить страдание Анны Павликовой над страданием других детей и взрослых. Я хочу сказать только, что по мощи зла этот случай для меня стоит отдельно - это жертвоприношение. Не в философском, не в политическом смысле. А по конструкции. Грубо говоря, такие вещи могут происходить только там, где четвертование на площади - это норма. Не знаю, получилось у меня мысль донести, нет ли.

И еще я думаю о мужчинах - сотрудниках спецслужб. Там же у них есть люди, которые действительно работают, теракты же кто-то предотвращает же. Под прикрытием кто-то прямо сейчас, жизнью рискует. Как у них-то это все там получается? - как они коммуницируют друг с другом, непонятно. Вот этим оперативникам, алчным, бесчеловечным и трусливым, в тепле Макдональдса сварганившим уютненькую карьеру с раскрываемостью - им подают их коллеги руку в коридорах, те, которые реально жертвуют собой на работе? Как вот в этой грязи? Почему-то у меня такие мысли крутятся в голове. Ну они вроде и риторические. Но все-таки крутятся. И как таким мужчинам не страшно иметь дочерей? Ну... если ты чужих дочерей уничтожаешь днем, то вечером за ужином как смотришь на свою собственную? Это же нельзя осмыслить. Это космос какой-то...»