О пытках в российских полиции, тюрьмах и колониях СМИ пишут регулярно, однако ситуация не улучшается. Подобная проблема существовала и существует и в других странах мира, но там, где ее действительно захотели решить – она давно и успешно решена. Причем рецепты всем давно и хорошо известен – это полная открытость пенитенциарной системы. То есть, то, чего в России никогда не бывало. Именно этому посвятила свой материал на сайте Московского Центра Карнеги известный российский журналист и правозащитник Ольга Романова.
Не только Ярославль
О масштабных нарушениях прав человека, пытках, унижениях, издевательствах в зонах и СИЗО сообщают все время.
Например, не прекращаются пытки в зонах Омска, о них пишут, люди дают показания, туда ездят адвокаты, направляют заявления в прокуратуру и СК, выходят статьи, но ничего не происходит, ничего.
Основатель Мособлбанка Анджей Мальчевский, который отбывал наказание в колонии в Рязанской области, умер от инфекционного менингита, вызванного перенаселенностью барака, где жил экс-банкир.
В барак, где должно содержаться 200 человек, запихнули 350. Я сто раз была в этой зоне. Там сидели по «болотному делу». Эта зона сейчас полупустая. Как можно было перенаселить барак? Из садизма. Больше никак.
Пытки на следствии в Питере и в Пензе, десятки статей об этом, дело свежее, 2018 года, пытают всех, включая свидетелей.
Пытки в колониях Свердловской области, о которых знают все, кто хоть немного знаком с темой прав человека в российской пенитенциарной системе, – уж сколько было видео, сколько было свидетельств – все по барабану. Все продолжается. Я просто дам ссылку на поисковый запрос «пытки зона Свердловская область», половина видео там уже удалена, но при самой легкой настойчивости найдете все, что заинтересует. Можно просто набрать в ютьюбе словосочетание «пытки в зонах», там много всего, только уберите от экранов детей и беременных женщин.
О пытках в той же колонии ИК-1 в Ярославле (это в черте областного центра Ярославля) сообщалось еще в апреле 2017 года. Тогда о пытках и избиениях заявил Иван Непомнящих, фигурант дела 6 мая, который отбывал срок именно в этой колонии. Четверо осужденных (Непомнящих, Вахапов, Макаров, Курбонов) сообщали об унижениях и избиениях в прокуратуру и СК, адвокаты связывались с уполномоченным по правам человека Татьяной Москальковой.
Проверка осмотрела в том числе «оптический диск», который и был опубликован на днях в «Новой газете», но нарушений не нашла. В возбуждении уголовного дела было отказано. А заключенный Курбонов еще и получил дополнительный срок лишения свободы по статье «ложный донос». Более того: проверку проводил тот же следователь, который принимал участие в «болотном деле». Сам расследуешь, сам сажаешь, потом сам проверяешь – удобно.
Гуманизация на марше
Проверки не находят нарушений. А если скандал все же становится громким, то дело все-таки возбуждают, но реальное расследование проводится по двум направлениям: кто слил и кем пожертвуем. Получив пару-тройку посаженных по делу о превышении служебных полномочий, временно озабоченная публика потирает руки, заявляет о «победе общества» и умиротворенно затихает. Ну нельзя же все время про одно и то же.
Вот свежий доклад о соблюдении прав человека в российских местах лишения свободы, подготовленный омбудсменом Татьяной Москальковой и – что поразительно – поддержанный несколькими уважаемыми правозащитными организациями: здесь доклад, а здесь согласие с ним. Все хорошо, а будет еще лучше. За два месяца до обнародования видео о пытках в ярославской зоне Татьяна Москалькова даже сравнила российские тюрьмы с курортом.
А вот альтернативный доклад, направленный в ООН другими организациями, в том числе «Общественным вердиктом» и «Русью сидящей», – там ситуация описывается несколько иначе, мягко говоря.
Правозащитникам, которые пытки видят и фиксируют, вход в места лишения свободы запрещен. Для запрета используется закон 2008 года об Общественных наблюдательных комиссиях (ОНК). Со времени его принятия пространство для работы благотворительных и некоммерческих, а тем более правозащитных организациях в местах лишения свободы резко сократилось. Сначала запретили общественное наблюдение за соблюдением прав человека всем, кроме членов ОНК, а потом выхолостили сами наблюдательные комиссии, оставив в них ветеранов прокуратуры и прочих отставных силовиков или людей, зависимых от ФСИН.
Вот, например, члены ярославской Общественной наблюдательной комиссии – они знали о пытках в колонии, причем не первый год. Заключенные жаловались и показывали раны. Но члены ОНК, как это теперь водится, «не хотели поднимать шум и не хотели обострять».
Простые рецепты
Так что же делать? Рецепты известны, не бином Ньютона.
Прежде всего – открытость. Зачем засекречивать деятельность пенитенциарного ведомства? Что там происходит, чего нельзя показать обществу? Как раз если нельзя показать – значит, что-то происходит. Например, масштабно воруют. Нарушают права человека. Нет? Покажите. Всем, кто хочет в этом убедиться, а не ветеранам прокуратуры и двум подневольным стажерам региональной телепередачи «Вестник успехов».
Многие страны проходили и прошли через это. Сейчас, например, через реформу пенитенциарной системы проходит Украина, и за этим очень интересно и полезно наблюдать. Причем украинский Минюст много делает для того, чтобы система исполнения наказаний стала открытой для общества. Критиковать можно и признано полезным, искать и принимать финансирование и гуманитарную помощь из зарубежных источников – можно и полезно. Сокращать тюремное население (вдвое за три года), заменять лишение свободы штрафами, работами, пробацией – можно и нужно.
Добилась ли Украина соблюдения прав человека в местах лишения свободы? Нет, не добилась. Но там случилась другая важная вещь: нарушения прав человека теперь связаны с бедностью, а не с осознанным и покрываемым начальством садизмом. СИЗО переполнены? Да. Они старые, там грибок, туберкулез, плохое освещение? Да. В ожидании суда и приговора слишком много времени подозреваемым приходится проводить в СИЗО? Да.
И пенитенциарное ведомство занимается именно этим: строит центры пробации, расселяет тюрьмы, ищет деньги на реновацию, ремонт и строительство современных тюрем, пускает в тюремные больницы Красный Крест, «Врачей без границ» и любые другие организации, способные помочь. Но чтобы заключенных физически пытали, одни люди других – этого нет. Раньше – было, теперь нет. Невозможно стало – вокруг столько глаз, столько разных представителей разной общественности, что боже упаси.
На мой взгляд, ошибок там сделано предостаточно. Но в открытой системе ошибки тоже видят и говорят об этом. Например, отменили обязательность труда, зато ввели отчисления за коммунальные услуги колонии, так что работать стало невыгодно, никто и не работает. Сейчас собираются стимулировать труд с помощью повышенного коэффициента зачета трудодней в срок: чем больше работаешь, тем раньше освобождаешься.
Да много там всего, на что полезно смотреть и вблизи, и изнутри. Ну так посмотрите же. Или на Германию посмотрите, как они реформировались после объединения: от тюрем Штази и восточногерманских зон до скучной, но эффективной европейской модели. На Эстонию, там тоже познавательно и не без крупных ошибок, оно полезно – в качестве примера эстонцы взяли американскую тюремную модель, а не скандинавскую, которая им подошла бы больше, но выруливают, ошибки осознают, работают.
Во многих странах думают о концепции преступления и наказания, даже в Китае (о чем отдельный долгий разговор, там сделали ставку на научно-технический прогресс – с правами человека в КНР в общем и целом нехорошо, но тюремную систему реформируют, и там много любопытного). В Португалии сделали упор на очистку тюрем от наркоманов и на повышение толерантности общества к этой проблеме: там теперь заместительная терапия на свободе – это то, чем общество оплачивает свою безопасность, чтобы наркоман (существо несчастное и не cool, как сообщалось в очень дорогой и талантливой сопутствующей рекламной кампании) не шел на кражи и грабежи ради дозы, а получал ее официально у доктора и не садился за это в тюрьму.
Ведь сажать – это и дорого, и опасно для общества. Посаженного наркомана там надо содержать, перевоспитывать, лечить, потом ресоциализировать, а он снова что-нибудь украдет для дозы и опять сядет. Проще его не сажать, а давать дозу добровольно, параллельно пытаясь вернуть его в наш мир.
Люди думают над проблемой преступления и наказания, пытаются бороться с преступностью гуманизацией, пробацией, ресоциализацией, изменением уголовного права, реформированием пенитенциарного законодательства и так далее.
Но в России все по-прежнему. Держать и не пущать. И по почкам. И шваброй. Понимаете, нельзя изменить ситуацию законодательным запретом применять швабру для введения в задний проход заключенного с целью его унижения. Ок, будут применять для того же веник. Это нельзя починить. Это надо разровнять бульдозером.
Современная нам российская система исполнения наказаний должна быть полностью уничтожена – хуже от этого никому не будет. И на ровном месте построить скучную, гражданскую, строгую, но полезную для общества пенитенциарную систему. За образец лучше взять Германию (лучшие тюрьмы в Скандинавии, но их не потянем, это дорого), там скучно и надежно.
Да любой можно взять образец или самим придумать, концепций написано навалом (самая свежая писалась в прошлом году в Центре стратегических разработок) – все будет лучше, чем сейчас. Но оставлять так, как есть, нельзя. Это смертельно опасно. И это самый большой позор страны.
И вот еще важная вещь – кадры. Помните, в начале 90-х стали открываться первые «Макдоналдсы»? Они давали очень точные объявления о приеме на работу – «без опыта работы в советской торговле». Здесь нужно то же самое. Прекратить семейные династии тюремщиков, полностью отказаться от богатого дурного опыта, перевести ведомство в разряд гражданских, оставив только охрану, вернуть в места лишения свободы медицину и образование – ну просто стыд и позор доказывать кому-то, что это абсолютно необходимо.
Полностью здесь