Фабула такая: жила-была одна несчастная семья. Папа –музыкант, который 20 лет не работает по специальности, живет с нелюбимой женщиной , проблемной дочерью, проваливается на собеседованиях, пытаясь устроиться флейтистом, и тешит душу тем, что по ночам слушает в ванной комнате Вагнера. Или не Вагнера. Мама –торговец недвижимостью, замордованная женщина, которая живет с нелюбимым безработным мужем и проблемной дочерью и тянет семью. Дочь – подросток с тайной драмой первой несчастной любви. В дом этих трех отчаянно несчастных людей приезжает бабушка, которая обрела покой за 20 лет жизни по святым обителям. Она фанатично и по прямой пытается спасти семью, введя ее в лоно церкви. Семья идти в лоно не хочет. Тогда бабушка покупает папу и маму. Маме дарит сделку с покупкой недвижимости на Бережковской набережной для отца Имярек, а папу устраивает к отцу Имярек на работу с зарплатой в сто тысяч в месяц. Девочка же, которую насильно собираются крестить, пугая живущей в ней бесом, активно сражается с новым строем семьи, и, поняв, что ее не примут такой, какая она есть, от отчаяния и полной нелюбви близких выпрыгивает из окна. Пока она лежит в коме, мама и папа переживают внутреннее прозрение, изгоняют бабушку, после чего папа уходит из семьи, девочка воскресает и становится инвалидом и заново учится ходить, обретая утраченную близость с матерью.
Драматургической основой картины стала пьеса покойной Анны Яблонской, которую режиссер уже давно играет в театре DOC с этим же составом актеров.
К героям пьесы есть ряд вопросов. Начнем с бабушки. Женщина остается в два года с ребенком, без мужа и без работы. Делает аборт. И уезжает замаливать грех в монастырь, оставив сына на попечение родителей. И далее живет 20 лет по обителям, среди которых названы, например, Дивеево и Почаев. Незнание автором монастырской жизни простительно, но делает побуждающее событие невозможным. Не может человек бросить ребенка и быть принятым в монастырь. Ее повернули бы обратно в первой же обители: иди воспитывай сына или бери сына и возвращайся к нам. Это - не произвол игуменов, а монастырский устав. Автор знал людей, как мужского, так и женского пола, которые вырастили детей, живя при обителях. Но ни одна игуменья не рискнет брать на себя грех поощрения сиротства при живой матери. Едем дальше.
Допустим, что случилось невозможное, и женщина осталась в монастырях, бросив ребенка. Тогда вопрос, который задали ей все трое членов этой страдающей московской семьи, правомерен: зачем приехала? Из действий женщины следует, что привело ее чувство вины, так как она начинает активно бороться за спасение семьи. В первую очередь, натащив в дом большие деньги. Опять вопрос к логике драматургии: если у женщины такие связи и такое горячее сердце, как она могла 20 лет ни разу не вспомнить о сыне и ему не помочь?
Когда бабушка понимает, что внучка из комы уже, видимо, не выйдет, она реагирует на это совершенно спокойно: крестим в коме, чтобы умерла крещенной. Бог даст, родите другую. Чем отторгает от себя сына и невестку.
Мы имеем дело с сумасшедшей бабушкой? Видимо, да. Тогда вопросов нет, сумасшествие вне причинно-следственных связей и обсуждению не подлежит. Но дети почему-то обижаются не на бабушку, у которой явная дыра в голове, и даже не на церковь, а на Христа. То есть причинно-следственные связи рвутся и у них.Ладно бы второстепенный персонаж Боцман, человек пьющий, недалекий. Как все души, живущие вне культуры, легко обработанный монстром-бабушкой, потом легко переметнувшийся в язычество. Его поведение типично для неофитов. Папа тоньше, он на флейте играет. Но и он бежит от воли больной мамы и богатого отца Имярек, почему-то полагая, что бежит от Христа. Причем, думая, что освободились от власти Христа, все трое неожиданно обретают любовь друг другу. Видимо, раньше Христос мешал.
Как видим, герои ведут себя странно. Но ведь пьеса не о безумных людях. Если же бабуля не сумасшедшая, а просто вот такой у нее фанатичный характер, то к пьесе и режиссеру еще больше вопросов. Сначала женщина бежит от ребенка и знать о нем не хочет ( верим). Потом бежит обратно и осыпает дарами волхвов. Опять верим, с трудом. Ну, чувство вины под старость, чувство корней и т.п. Потом по ее вине гибнет внучка, а она в ус не дует: другую заведете. Да не правда это. Не получается характер. Не клеится. Натягивается ради желания авторов показать, какие они все лицемеры, эти православнутые люди. Это плохая игра со зрителем. Вы уберите православие, засуньте в бабушкины мозги иную идею – и рассыпется ваш характер, не соберешь. Татьяна Владимирова на актерском чутье начинает играть тихое безумие. Но пьеса о другом.
С папой та же проблема. Он мучается чувством вины за дочь, которая прыгает с балкона у него на глазах от отсутствия любви. И уходит из семьи, когда дочь оживает, но становится инвалидом. А до этого, без чувства вины, не уходил. То есть пьющую дочь не бросал, а дочь-инвалида бросил. Характер сыпется и здесь, как не старается Валентин Самохин..
Теперь мама с планеты Железяка.. Двадцать лет плюет на папу, который молит ее разрешить ему играть на флейте за рубь с полтиной. Двадцать лет не разговаривает с дочерью. Потом в ее дом приезжает теща, которая дает ей хороший куш. И мама становится тихой и покорной. Не прикидывается - в это бы зритель поверил, становится. И быстро так перестает любить собственную дочь. Потому что в ней бес. Мама тоже сошла с ума? Нет. Просто неправда характера. И Елена Нестерова просто застывает лицом, когда надо играть то, что играть невозможно. Ну как сыграть маму, которая спокойно видит, как дочь молит о любви, от отсутствия которой задыхается? Можно, если мама садист. Но ведь не садист. Застынем в лице.
Единственный характер, который здесь выписан достоверно- это дочь с ее незаживающей раной первой любви. И единственно верная сцена в этой картине - это объяснение с объектом желаний, влюбленным в себя аспирантом, который эту девочку и убивает парой предложений с просьбой не портить ему репутацию и т.п. Он, а не глупая бабушка и слепые родители. И вот эта единственно правдивая сцена в картине сыграна верно, на пятерку. Но она длится минуты три.
Есть, правда, еще Боцман. Который и сыгран хорошо, и выписан хорошо. Но ведь он не герой, и картину не вытащит. Даже с аттракционом в виде африканской маски. Дмитрий Уросов выжал из роли все, что мог.
«Язычники» стали примером того, что слабая пьеса не сможет быть спасена ни хорошей игрой, ни старательной режиссурой. И еще раз подтвердили очевидное. Главное в кино – это текст, который переведен в образ. Нет правды образов- нет хорошей картины.