Михаил Мишин: "Сцена - территория честности"

- Михаил Анатольевич, Чем Вы занимались 20 лет, пока не выступали?

- Театральными переводами. Из самых известных - «Эти свободные бабочки», «Слишком женатый таксист» и «Номер 13». А Рэя Куни вообще открыл для российского театра я.

- «Слишком женатого таксиста» я смотрела в театре, а «Номер 13» - в записи, причем несколько раз. Очень смешные комедии. Любите веселить публику?

- Люблю, когда работа публике нравится.

- Если бы Вы могли пригласить за этот стол великих мастеров смеха, кого бы Вы позвали?

- Чаплин - мастер смеха?

- Чаплин - гений.

- Чехов - мастер смеха?

- Не только.

- Там всего много. Но есть и прекрасные юмористические рассказы. А Свифт - мастер смеха? Но этим он не исчерпывается.

- А Вы?

-Хотите меня поставить в этот ряд? Спасибо Вам большое, но я пока сужу о себе здраво. Зощенко, Булгаков. Салтыков–Щедрин...

- Смотрите, какая разная смеховая палитра получилась.

- Потому что смех имеет множество оттенков.

- Вы свои первые вещи писали, когда работали в НИИ. От скуки?

- Нет. Мне просто нравилось писать.

- Ленинград шестидесятых – семидесятых был литературоцентричный город, там писали многие. Было много литобъединений, вечеров поэзии. С чего начинали первые шаги Вы?

- С публикаций рассказов на страничках юмора в разных изданиях. Потом отец собрал мои рассказики, уже напечатанные, и показал своему приятелю. Не сказав, что автор текстов - его сын. Приятелем этим был Б.Г. Друян, замечательный и тонкий редактор, работавший в "Лениздате". Он и дал путь в жизнь моей первой книжке - она вышла в 1976 году. Называлась она «Шёл по улице троллейбус». Тираж был гигантский для сегодняшних времен- 65 тысяч. Её смели, потому что сметалось все, что отличалось от общего потока.

- К вам пришла слава, вы много ездили с концертами по стране. Сегодня публика изменилась?

- Только "технически". Я люблю, когда разговор двусторонний. Когда публика пишет записочки. Целые пачки раньше получал. А прошло время – и перестали писать. Почему, думаю. Потом сообразил - люди перестали носить записные книжки и ручки. И я перед концертом разложил карандаши и бумагу. И было то же самое. Нет, по сути публика не изменилась. Стала более свободная, разве что.

-Когда вы начинали, на эстраде царил великий Аркадий Райкин, которому Вы писали монологи. А сегодняшнее поколение 30-летних пишущих людей не знает, кто это такой...

- Судьба театрального актера вообще печальна. Из всех творческих профессий самая драматичная. Ничего не остается. Людям, которые видели Райкина вживую, ничего не нужно объяснять. А кто не видел, вынужден лишь верить на слово, что это был гениальный актер. Проверить это невозможно. Пленка и сотой доли не передает.

- А судьба пишущего человека сегодня разве не трагична? Сегодня поэты за свои деньги вынуждены издавать сборники стихов.

- А мы ждали годами, чтобы вышла книжка. И неизвестно, что лучше. Зато можно было опубликоваться на 16 полосе тогдашней «Литературки», и назавтра тебя знала вся страна.

- Вы говорили о том, что искусство – это область, где можно быть честным.

- Я говорил о театре. Я говорил, что можно устроить человека по блату в театр и дать ему главную роль. Но потом он выходит на сцену – и тут блат кончается. Или ты проходишь проверку сценой – или нет. Сцена в этом смысле – территория честности.

- Вы писали в рассказе «Смешанные чувства» о том, что эти самые смешанные чувства приводят к тому, что чувства у людей атрофируются.

- Видимо, речь шла о том, что если нет ясных критериев, то возникает мешанина в голове.

- То есть Вы за ясность критериев?

- Ясность, мне кажется, лучше неясности. Конечно, мир не черно-белый. Но если у вас есть более или менее внятные представления о добре и зле, то вы в меньшей степени поддаетесь внешним влияниям. Вы способны судить и решать сами. Вы можете ошибаться, но из вас труднее сделать марионетку…

- Как Вы объясняете себе то, что, с одной стороны, у нас патриотический заплыв, а с другой стороны, относительная бесцензурность СМИ. То есть обработка мозгов идёт в противоположных направлениях. Возникает когнитивный диссонанс.

- Знаете, тут до меня давно всё изучили и объяснили. В состоянии двоемыслия множество людей может жить всю жизнь. И две взаимоисключающие друг друга вещи совершенно нормально укладываются в одной голове. Ну вот самый примитивный пример: с одной стороны, мы знаем, что все в Америке ужасно, с другой, прекрасно пользуемся айфонами, фейсбуками и гуглами, пришедшими из Америки, где все ужасно.

- Возможна у нас гуманизация общества, «пусть не сейчас, когда-нибудь потом»?

- Она я даже думаю, неизбежна. Просто перемены идут медленно. А наша жизнь коротка. Относительно своей жизни я настроен довольно скептически. Не готов прогнозировать, что со мной будет даже через год. А вот вы, может быть, и доживете до прекрасных времён.

- А чем кардинально отличается сегодняшнее время?

- Раньше мы жили более коллективно. Это имело свои минусы и плюсы. Плюсы в том, что тебе мог помочь любой на дороге, если с тобой что-то случалось. Минус в сжатости личного пространства. Сегодня люди разобщены, но более свободны.

- У вас многие годы не работала страница в соцсетях. Почему?

- Я не совсем понимал, зачем она нужна. Теперь понимаю – в наше время нужно систематически появляться на этой виртуальной арене, но я не очень организован - с регулярностью сложно… И поэтому всплываю эпизодически. А вообще мне больше по душе реальные встречи с живой аудиторией. Это мне привычнее и приятнее, чем общение в соцсетях, где не видишь глаз собеседника... Но, тем не менее, повторяю – может, еще попытаюсь освоить и сети.

- Я Вас видела в картине Аллы Суриковой, где вы сыграли бывших интеллигентных людей с Александром Адабашьяном.

-Да, она нас пригласила, и я с удовольствием согласился. Мне вообще нравится заниматься не своим делом…

Интервью взяла Веста Боровикова