Почему Россия должна, пренебрегая задачами внутреннего развития, тратить колоссальные ресурсы на противостояние с Западом, ставя под удар не только свое экономическое благополучие, но и индивидуальные права и свободы граждан? Зачем Россия, рискуя безопасностью граждан, продолжает из кожи вон лезть, чтобы спасти положение Башара Асада в Сирии? Кто определяет содержание «национальных интересов» и по каким законам?
В теории «национальные интересы» — это набор целей и задач, призванный в рамках существующей политической модели обеспечить безопасность, свободу и развитие государства. На практике эти интересы зачастую определяются исключительно той политической группой, которая руководит страной. Чем меньше население участвует в реальных политических процессах, тем меньше граждане непосредственно влияют на формирование «национальных интересов». Датчане активнее формируют повестку «национальных интересов», чем подданные Туркменбаши. Тем не менее одними политическими институтами не объяснить выбор государственных приоритетов. Степень влияния населения корректирует их, но не задает.
Три ключевых фактора, способных объяснить картину «национальных интересов», — это память, страхи и ценности.
Здесь мы не ставим задачу выработать универсальную формулу, применимую ко всему миру; наша задача — понять природу «национальных интересов» России в ее сегодняшнем виде.
Память
Один из самых мощных механизмов формирования образа «национальных интересов» — это историческая память и так называемая «историческая колея». В контексте внешней политики предшествующий опыт взаимодействия со странами Европы и Азии (в особенности за последние 150−200 лет) формирует шаблоны восприятия «нас» и «их», наших «друзей» и наших «врагов». Наследие предыдущих эпох, безусловно, влияет на формирование нашего понимания текущих событий и их оценки. Те, кто свою молодость провел в Советском Союзе, статус бывших союзных республик как отдельных суверенных государств воспринимают болезненно. В условиях психологически непроработанного вопроса утраты Империи в сознании руководства страны и немалой части населения бывшие республики воспринимаются как «свои», ну или как не совсем «чужие». Добавив сюда отсутствие укорененного правового сознания и уважения международных соглашений и обязательств, мы получаем «плавающие границы», лучше всего охарактеризованные фразой Путина про границы России, которые «нигде не заканчиваются».
Особую остроту ситуации добавляет понимание «исторической роли» или «исторической миссии» как права проецировать силу и влияние и обязательства более слабых соседей этой силе подчиняться.
Понимание СССР как России, которая только «называлась по-другому», позволяет активно вмешиваться в политику соседних государства, будь то Молдова, Грузия или Украина, или же пытаться вовлечь их в свою орбиту более мягкими средствами, например посредством евразийской интеграции. Имперская память преобразуется в квази-имперскую политику, диктуя отказ от исторически «не-наших» установок, навязываемых, в понимании Кремля, Западом. Когда на кону стоит историческая миссия, поднимать вопросы экономической, правовой или этической целесообразности российской политики бессмысленно.
Чем глубже мы погружаемся в имперскую память, тем меньше вопросов возникает у руководства страны на тему прощенных нашим внешним союзникам кредитов и выданных вновь «щедрых даров», тем логичнее становится поддержка нежизнеспособных политиков типа Асада и тем дальше Россия ввязывается в обязательства, избавляться от которых придется следующему поколению политиков, не отягощенных бременем ностальгии по Империи.
Страхи
Кто или что представляет опасность для сегодняшнего российского государства? Если взглянуть на риторику властей, то иного ответа, кроме как «Запад», быть не может.
Но в чем Запад представляет для России угрозу? Революции, чуждые ценности и НАТО: именно такой набор обычно звучит из уст министров и телеведущих, днем и ночью занимающихся защитой российских умов от всесильного и вездесущего врага. Под революциями, как правило, понимают попытки демократического переустройства государств постсоветского пространства: Грузия 2003, Кыргызстан 2005, Украина 2004 и 2014.
Вопрос успешности таких попыток оставим за скобками, но отметим важное: в понимании российской элиты граждане соседних государств не способны требовать перемен к лучшему по собственной инициативе без участия «вражеских разведок» и двойных агентов. Любое не санкционированное властями массовое действие воспринимается как неестественное, а значит, спровоцированное извне. Данная логика свидетельствует о двух вещах: об отождествлении действующей элиты (и ее руководителя) с государством и о тотальном недоверии гражданам и неуверенности в своей поддержке среди населения.
Восприятие любых поборников перемен как носителей чуждых и опасных ценностей толкает власть к активному противостоянию с ними и с Западом как главным источником этой рассады. Защита от «врага» отменяет любую реформаторскую повестку и отодвигает повышение уровня благополучия граждан на задний план. Вместо этого требуются решительные меры по закручиванию гаек и противостоянию коллективному Западу. Грань между внешней и внутренней политикой размывается, формируя единую повестку борьбы против влияния недоброжелателей как внутри страны, так и вне ее.
Борьба с НАТО гарантирует наиболее эффективный механизм мобилизации населения против потенциального оккупанта и захватчика. Расширение НАТО на восток создает ложную иллюзию агрессивных целей альянса, направленных именно против России. И не важно, что в НАТО до 2014 года ломали голову, как преобразовать организацию, чтобы реактуализировать ее роль в отсутствии угрозы со стороны СССР и ее правопреемницы России. Не говоря уже о том, что не Вашингтон уговаривал поляков и балтийцев вступить в свои ряды, а они пробивали двери в альянс с самого начала 1990-х.
Расширение НАТО наступает на больную мозоль, вызывая память об Империи и ее бывших сферах влияния, ровно потому, что не дело России, куда вступает Польша и куда хотят вступить Украина и Грузия. Парадокс заключается в том, что членство в НАТО на практике действительно гарантирует безопасность Польши и стран Балтии, оставляя Украину, которая как раз в НАТО не вступила, в крайне уязвимом положении.
Что потеряет Россия от членства Украины в НАТО? Ничего, кроме последних фантазий на тему восстановления Империи, главной спасительной темы последних лет, гарантирующей Кремлю принятие обществом отсутствия реформ. Ведь как можно требовать перемен, когда страна в кольце врагов?
Страхи российского руководства не тождественны угрозам для России. Как показывает практика, именно страх потери власти толкает руководство страны к действиям, которые создают для нее новые угрозы, существенно ограничивая пространство для маневра и лишая возможности компромисса по действительно сложным вопросам взаимодействия с крупнейшими мировыми державами.
Ценности
Ценностный набор, вытекающий из комбинации исторического багажа и страхов, порождает несовременные представления о роли и правах гражданина в российском обществе. Отождествление действующей власти с государством ставит почти любого гражданина в категорию если не подданного, то уж точно не субъекта государственной политики. Попытка говорить с сегодняшним руководством на языке «государство для граждан» просто не находит отклика, ибо не соответствует представлениям элиты.
Этот почти монархический подход позволяет полностью исключить граждан из процесса формирования «национальных интересов». Все несогласные с конфронтацией с Западом, агрессией в Украине или участием в войне в Сирии возводятся в ранг «пятой колонны», которая либо по глупости, либо сознательно играет на стороне врага. Интерпретация властью истории формирует страхи и ценности, и этот замкнутый круг лишает граждан страны возможности менять приоритеты и логику «национальных интересов», оставляя будущее страны заложником воли одного человека. Как с этим бороться?
Очевидно, что простого выхода из этой ситуации нет. Нужно быть откровенными перед собой: вероятность изменения существующей логики и понимания «национальных интересов» снизу сейчас выглядит задачей долгосрочной. С одной стороны, без критической массы граждан, несогласных с текущей политикой, невозможно поменять существующий подход. Прошедшие выборы свидетельствуют, что политика государства у россиян не вызывает особого недовольства. С другой стороны, сложно представить существенное изменение общественного мнения без очевидного провала политики, проводимой Путиным.
Тем не менее сам факт ее провала станет не конечной точкой пути, а лишь его началом. После краха СССР правительство Ельцина не смогло организовать необходимую общественную дискуссию на тему выбора новой системы координат, как и не смогло провести необходимую работу по признанию факта потери Империи. Новое содержание «национальных интересов» и, соответственно, внешней политики, которая будет их отстаивать — в особенности если во главу угла мы хотим поставить свободу и экономическое благополучие наших граждан, — требует качественно больших усилий, чем те, что сегодняшняя власть прикладывает к оправданию своей политики. Очевидно, что намного проще «продавать» версию мира, в которой кругом враги, а мы всегда правы.
С другой стороны, как показала история 90-х, одними только высокопарными рассуждениями о свободах и правах невозможно завоевать умы миллионов россиян. В рамках формирования образа новой и прекрасной России обязательно четко сформулировать, что Россия — не империя, и отказ от этого статуса позволит нам как следует заняться вопросами внутреннего развития. Мало того, что быть империей сегодня крайне непродуктивно, — это еще и банально невозможно. И сейчас складывается ощущение, что именно президент Путин поставил своей задачей реализовать такой исторический урок, напрягая все ресурсы России для противостояния с Западом в войне, которую СССР проиграл еще в 1980-х.
Материал подготовлен в рамках проекта «План Перемен»