Профессор Европейского университета в Санкт-Петербурге Дмитрий Травин подготовил курс лекций, посвященных зарубежным социологическим исследованиям. В одной из них, которую публикует сайт Economy Times Травин рассказывает об идеях выдающегося американского экономиста Мансура Олсона, который известен в исторической социологии двумя ключевыми тезисами: о стационарном бандите, приходящем на место бандита кочующего для учреждения государства, и о логике коллективных действий, с помощью которых разнообразные группы интересов это самое государство подрывают.
В своей книге «Власть и процветание. Перерастая коммунистические и капиталистические диктатуры» Олсон с этой точки зрения исследует феномен Китая, давая тем самым Травину повод сделать вывод: почему стало возможным «китайское экономическое чудо» и невозможным чудо российское.
«Во времена далекие, теперь почти былинные» (как сказал бы Владимир Высоцкий) существовали всякие дикие народы, кормившиеся за счет набегов на города народов оседлых. Эти кочующие бандиты грабили население до последнего гроша, дома поджигали, мужчин убивали, женщин насиловали, детей уводили в рабство. Так и жили. Кормились с большой территории. Поскольку на малой могло просто не хватить городов для разбоя. И вот в какой-то момент стало ясно, что кочующему бандиту проще превратиться в стационарного. Сесть на трон, жить на одном месте, города сохранять, людей особенно не трогать… Но главное – покоренное население облагать налогом с тем, чтобы оно могло работать и кормить захватчиков постоянно. Проще говоря, оказалось, что забирать себе всё имущество тружеников или даже большую его часть бандиту невыгодно. Выгодно забирать часть разумную: и себе хорошо, и народу – терпимо.
Так возникло государство. Понятно, что эта краткая схема представляет собой чрезвычайно сильное упрощение, но общую логику действий господствующего племени (народа, класса, социальной группы) она передает. В рамках этой логики под воздействием разных конкретно-исторических обстоятельств могло возникать множество вариантов государственного строительства, вплоть до призвания бандитов (варягов) самим населением с целью наведения порядка.
Однако, чем сложнее становилось государственное устройство, тем больше у несчастных стационарных бандитов (князей, царей, королей, президентов, премьеров, генеральных секретарей и фюреров) становилось проблем. Не имея достаточной информации о жизни и доходах вверенного их заботам населения, они недобирали налогов, а при введении государственного регулирования экономики и систем социального страхования сильно переплачивали из бюджета разного рода лоббистским группам. Эти сплоченные коллективы могли, используя разные методы убеждения (вплоть до подкупа чиновников или воздействия на сознание избирателей), выторговывать всякие льготы, а бремя издержек содержания себя любимых перекладывать на госбюджет и честного налогоплательщика. В общем, действовали эти группы почти по-бандитски, не давая высокопоставленному стационарному бандиту цивилизованно управлять своим государством.
В книге «Власть и процветание» Олсон сформулировал два тезиса, объясняющих, при каких условиях стационарный бандит, превратившийся в правовое государство, может минимизировать указанные выше проблемы. Во-первых, он должен защищать индивидуальные права своих граждан (в том числе, право собственности), не наезжая на них и соблюдая требования закона. Во-вторых, он должен пресекать действия всяких прочих хищников, которые хотели бы ради поживы наезжать на слабых, но эффективно работающих и создающих блага обывателей. В том числе он должен пресекать и действия сильных лоббистских групп, грабящих население не напрямую, а через посредство госбюджета.
В принципе, выводы эти для нас сейчас более или менее очевидны. Но Олсон получает из них любопытные практические следствия, далеко не очевидные и весьма актуальные для сегодняшней России. Во-первых, он объясняет, почему у Китая получились такие хорошие реформы во времена Дэн Сяопина, тогда как в СССР при Горбачеве все пошло из рук вон плохо. Во-вторых, он объясняет, какие неприятные последствия получаются в том случае, когда нелиберальное государство слишком много власти и собственности подгребает под себя.
В Китае 1970-х годов не было сильных лоббистских групп, которые могли бы противостоять реформаторскому руководству Дэн Сяопина, поскольку их уничтожил еще Мао Цзэдун в ходе культурной революции. После нее Пекин был так силен, а общество так слабо, что вынуждено было послушно следовать за «генеральной линией партии» и тогда, когда эта линия была коммунистической, и тогда, когда она стала реформаторской.
Отсутствием оппозиционных лоббистских групп Олсон объясняет также экономическое чудо в Германии и Японии после Второй мировой войны. Если в Китае возможных лоббистов уничтожил сам лидер страны, то в Германии и Японии сильные промышленные лоббисты, сотрудничавшие с милитаристскими режимами, стали жертвами военного поражения. При оккупационных властях они носа не смели высунуть, а не то что требовать себе денег, льгот и курса на импортозамещение.
Нетрудно заметить, что в перестроечном СССР и в пореформенной России многочисленные группы интересов – от всяких матерых товаропроизводителей до заматеревших генералов – все время давили на власть, требуя себе благ, участия во власти и выгодных условий приватизации. Отсюда – наши печальные результаты. Впрочем, по окончании «лихих 90-х» власть, как известно, эти результаты обнаружила и стала предпринимать усилия для восстановления вертикали власти: нагнула олигархов, собрала налоги, пресекла сепаратизм, подчинила государству телевидение, и, наконец, резко увеличила роль государственного регулирования и даже государственной собственности в экономике.
Согласно теории Олсона, такого рода жесткая борьба с группами интересов обычно оборачивается вовсе не победой, а поражением государства. Сосредотачивая в своих руках то, что надо и не надо, оно теряет возможность контроля над ситуацией. У предприятий и конкретных людей оказывается все меньше стимулов для того, чтобы хорошо работать. Приходится их заставлять быть честными, направлять для надзора за ними все больше чиновников. Но чиновники эти, как их не корми, все в лес смотрят. Образуют с контролируемым бизнесом новые группы интересов. Возникает коррупция. Для пресечения коррупции государство пользуется услугами еще более высокопоставленных чиновников и силовиков. Но и они, в конечном счете, оказываются коррумпированы. Если рассуждать в терминах Олсона, то можно сказать, что люди добровольно объединяются во все новые банды, чтобы противостоять стационарному бандиту для защиты своих интересов.
Таким образом, мы имеем две разных модели. Китай хоть и не пресек коррупцию, но дал свободу бизнесу в условиях, когда лоббистские группы были слабы и не могли заставить власть перераспределять в свою пользу ресурсы. Отсюда – высокие темпы роста ВВП и даже процветание при авторитарной власти. Россия же в 1990-е годы дала свободу бизнесу, но пресечь лоббизм не смогла, что ослабило государство и сделало его популистским. А когда новая власть ограничила свободу бизнеса и усилила государство, группы интересов стали использовать его в своих корыстных целях. В результате экономика остановилась, а группы интересов продолжили богатеть, несмотря на грозный окрик со стороны Кремля.