Дмитрий Шушарин: эвтаназия в России станет инструментом репрессий

В СМИ стала обсуждаться эвтаназия. Считается, что толчком послужили две смерти – угасание Михаила Задорнова и самоубийство Бориса Ноткина. Странно – общее между ними только то, что у обоих был инкурабельный рак. Но умерли они совершенно по-разному.

Удивляет и другое. Разговоров много, но ведутся они умозрительно, теоретически, без учета всей полноты исторического опыта эвтаназии в недавнем прошлом и сейчас. Не так уж много стран, где она разрешена. Это весь Бенилюкс, Швейцария, где дело поставлено на коммерческую основу, - знаменитые поездки за смертью - пять штатов в США, Канада.

В России, как и в ряде других стран, эвтаназия прямо запрещена. Такова формулировка статьи 45 федерального закона «Об основах охраны здоровья граждан в Российской Федерации». Но более десяти лет назад – весной 2007 года была сделана попытка предложить для обсуждения законопроект об эвтаназии. Запомнил это, потому что, будучи тогда обозревателем РИА «Новости», написал весьма резкую заметку, к которой стоит вернуться более спокойно и рассудительно, не меняя оценок, но учитывая опыт прошедших лет.

Итак, в 2007 году глава Комитета Совета Федерации по социальной политике Валентина Петренко сообщила о подготовке закона, разрешающего в России эвтаназию. Она подробно, в деталях разъяснила, кто будет принимать решение об убийстве, на кого сенаторы намереваются возложить такую ответственность. Заявление больного должно будет рассматриваться в специальном совете, при органе исполнительной власти. В состав совета должны будут войти медики, представители прокуратуры общественных организаций, адвокаты.

За два месяца они должны будут изучить отдельно взятую историю, проверить, не повлиял ли кто-то на просьбу больного. За это время больной вправе изменить свое решение. Если же за этот срок пациент не передумает, его убьют. Способ убийства тоже был предусмотрен - «повышенная доза обезболивающего».

Первая же деталь - почему, собственно, совет по убийствам будет создаваться при исполнительной власти? Почему не при судах? Есть еще один частный вопрос: а как будут отбираться члены этого совета? И много ли найдется людей, которые согласятся на такую работу? Не представляю, чтобы нашелся священник, который благословил бы прихожанина на участие в этом деле. Полагаю, что это относится и к представителям других религий, где нет священства и понятия «благословение». И почему, собственно, инициатива исходила от Комитета по социальной политике? Может быть, следующий шаг - эвтаназия не только по медицинским, но и по социальным причинам?

Предположение мое основывалось тогда на контексте события. Уже тогда стало очевидным, что в России происходит свертывание прав и свобод граждан. Это касалось права избирать и быть выбранным, права на митинги, шествия и демонстрации, свободы слова, равенства перед законом, применение которого тогда очевидно стало избирательным в самых разных сферах общественной жизни. Что касается свободы передвижения и выбора места жительства, то ее никогда и не было, а частная собственность была превращена в фикцию. И настал черед права на жизнь.

И тогда, и сейчас не надо ссылаться на опыт других стран. Уже потому не надо, что эти ссылки всегда избирательны. То нам Запад не указ, ибо у нас особый путь, то мы берем с него пример. И не надо потому, что параллели возникают, увы, не с современными демократиями, а с Германией тридцатых годов.

Конечно, прямые параллели всегда неточны, и Сталин не зря называл их опасными. Собственно говоря, в третьем рейхе эвтаназии в ее первоначальном смысле, восходящем к введшему этот термин в шестнадцатом столетии Фрэнсису Бэкону, не было. Нацисты не облегчали страдания безнадежно больных, а очищали расу, программа Т-4 (Aktion Tiergartenstrasse 4) была евгенической, а не медицинской и социальной. Но вспоминать о ней приходится, потому что это конечный пункт всех подобных экспериментов. Включая и швейцарский.

Что до России, то законопроект, о котором говорила Петренко, был из числа тех правовых новаций, кои могут быть названы постбесланскими. И он тоже не имел отношения к медицине и социальной сфере, хотя и не был евгеническим. Он касался значительного расширения объемов местной исполнительной власти, которой он даровал право жизни и смерти. И если уж проводить исторические параллели, то не с программой Т-4, а с особыми совещаниями и тройками. И, конечно, с советской карательной психиатрией. Создавался новый репрессивный инструмент – вот и вся эвтаназия. Как в том анекдоте про конверсию: что ни делаем, все равно автомат Калашникова получается.

Но это все десять лет назад, стоит ли теперь вспоминать? Конечно, стоит. Как и все постбесланские новации, законопроект об эвтаназии готовился не на коленке. По степени его проработанности, можно заключить, что он, как и прочие законы, изменившие политическое устройство страны, был создан заранее, без спешки и огрехов. Ино дело, что тогда он оказался лишним. Думаю, причина в том, что право жизни и смерти передавалось на совсем низкий уровень, такой объем полномочий у местной власти противоречил общему курсу на сверхцентрализацию, который проводится и сейчас.

Но тот проект никуда не делся, он всего лишь отложен и может быть скорректирован в соответствии с нынешними потребностями власти. И потому, выступая за эвтаназию, стоит сорок раз подумать, что она будет из себя представлять в России.