Владимир Бояринов родился в 1948 году на Алтае.В 1968 году в Томске была опубликована первая подборка стихотворений поэта.С тех пор издано более полусотни книг - "Любимая моя, святая", "Ставень райский", "В мире моих снегов", "Я подожду", "Жили мы у бабушки"... Творчество поэта отмечено премиями им. К. М. Симонова и Н. С. Гумилёва.
Понять поэзию Бояринова легче, когда знаешь его семейную историю.По матери его бабушка и дедушка были переселенцами. При Столыпинской реформе они из Хмельницкой губернии в 1910 году перебрались под Семипалатинск. По отцовской же линии шли предки-староверы, попавшие на Алтай еще в середине 17-го века после Никоновской реформы.
Как отмечает Бояринов, от матери он перенял певучесть песен украинских, а от отца - плавность киржатской, староверческой речи. Очень многое дошло от бабушки Аксиньи по отцовской линии.
Будучи главой рода, и ведя все хозяйство, бабушка Аксинья отнюдь не жестко командовала, но держала семью. Именно благодаря твердости её во всем, в селе Солдатово была удивительная спайка между партийшиком - Председателем колхоза и сельскими староверами.
Хотя они были "раскулаченными" и жили очень скромно, но двор говорил о крепости хозяйства. Не было забора из штакетника - каждый участок забора был строением: баня, потом коровник, затем свинарник, курятник, потом стойло для пары лошадей. Пивокатный сарай - и Председатель колхоза это не запретил.
Кольцо построек, обрамлявшее дом, сплачивало, казалось бы уже разоренных и разрозненных людей.
И обязательно по вечерам сходилась вся родня.
Пили медовуху, водки не было. Но за столом стоял гул, обсуждались в основном хозяйственные вопросы. И он, мальчик, сидевший за столом среди взрослых, внимал этому с трепетом…
Род отцовский - это демидовский род. И они в Сибирь - в середине 17 века! - не на поезде ехали. Очень долго добирались на подводах… Было три брата - кто-то доехал-дошел до Урала, добрались до Алтайских мест, и нашли серебрянные рудники. Все они были предприимчивые люди, и все они были раскулачены...
Владимир Бояринов - Председатель Правления московской городской организации Союза писателей России,сопредседатель Союза писателей России, заместитель Председателя Исполкома Международного сообщества писательских союзов. И на этих постах он делает всё, чтобы объединить коллег по цеху.
"Поэзия первична в народном творчестве, именно поэзия объединила и создала русский народ. - считает Владимир Георгиевич, - Моя мечта - чтобы люди, возглавляющие творческие Союзы и "союзики" поняли, что порознь они никогда не окажутся под державным крылом власти. Всем нам необходимо позабыть раздоры, обняться, и стать единым целым. Порознь все наши объединения обречены на погибель. И пусть в этом деле нам поможет мысль, что и писатели, и драматурги, и даже критики - все мы плоть от плоти русской поэзии".
Полвека я читаю подборки и книги стихов Владимира Бояринова.
Мне посчастливилось сделать видео замечательного вечера поэзии в Большом зале ЦДЛ -
10 декабря 2013 года, который поэт начал сокровенными воспоминаниями о своих рано ушедших друзьях-поэтах:
Еще видео вечера можно посмотреть здесь.
Русская поэзия - это центр всего славянского пространства - алтарь и храм его, убежден Бояринов.
Пути, который прошли гонимые роды Владимира Бояринова, начиная с Никоновских ссылок староверов в Сибирь, перешедших через два столетие в Столыпинские переселения, а затем - и очень скоро - в ссылки раскулаченных, слились, и создали русское пространство. Сама история России определилась через совокупность родовых путей, сумевших сохраниться в бескрайних и многострадальных её просторах. И эти многовековые перемещения, смешения родов породили, и звучат, и являются смыслами поэзии Владимира Бояринова.
Интервью, которое дал недавно поэт, очень значимо для того, чтобы очередной экономического кризис не перешел в кризис духовный. Позволю себе процитировать основные мысли беседы:
"Поэт добивается самовыражения тем, что ему передано детством. У нас богатейшее и фольклорное, и литературное наследие, которое к сожалению, не всегда востребованно. Поговорка жесткая потому, что она отточенная.
Вплетение поговорки в стих - естественный, без натуги, не подготовленный специально - как раз и создает впечатление легкости. Иногда стихотворение пишется - как курица яичко снесла, а иногда слияние с фольклором происходит наподобие чуда - ну, и слава Богу!
Я оказался в зоне ответственности, в которую меня поставили друзья. И делаю все необходимые шаги, для того чтобы спасти наш Союз писателей, сохранить писательскую собственность. Именно здесь - в этом здании - я ощущаю всю, так сказать, писательскую массу, обладающую огромной энергией. И трудные времена заставляют все плотнее эту массу сжиматься.
Остаюсь я на этом месте, мечтая только об одном, что придет сильный, умный, молодой руководитель, а я буду писать стихи ни только когда оказываюсь в отпуске, а в любую минуту, когда меня ужалит золотая пчела вдохновения…
Мы слишком долго присматривались к тому, что происходило, мы не рьяно участвовали в той же перестройке, а сейчас пожинаем плоды, точнее, их отсутствие. Ничего плохого в новых законах и условиях я не вижу, но они схематичны.
Поступай так, как тебе завещал твой отец. Делай так, как учили тебя твои учителя по жизни.
Я работал в издательстве “Современник” сначала младшим редактором, потом старшим редактором, потом заведовал Отделом литературы Народов СССР. Беда, а скорее, счастье мое было в том, что я нигде и никогда не шил себе мундира, всегда считая, что главное - это стихи.
И главнее стихов в жизни у меня ничего и никогда не будет. Стихи меня вынесли из Сибири в Москву. Благодаря стихам я нашел свое место в жизни. Надо уметь пользоваться тем, что тебе подарено по жизни. На месте, где я нахожусь - облом, за обломом, но жизнь меня научила терпеть.
И вот - стихи поэта Владимира Бояринова:
***
Сорвётся стылая звезда,
Сорвётся лист, сорвётся слово, —
Всё будет завтра, как всегда,
И послезавтра будет снова.
Всё повторится в простоте:
В ночи с гнезда сорвётся птица
И растворится в темноте,
Чтоб никогда не повториться.
Старый герб
Выводил за поветь
Вороного коня.
Красовался медведь
На гербе у меня.
На щите, на резьбе
Белокрылых ворот.
И моей худобе
Удивлялся народ:
"Ох, погубит семью!
Ох, лядащий какой!
Что меча - сулею
Не поднимет рукой!"
На щите, на гербе
Отражался сполох.
И дудел на трубе
Мне вослед скоморох:
"Что ты выдумал, князь?
Возвращайся назад!
С шатуном породнясь,
Ты погубишь посад..."
Рассмеялся в глаза
В чистом поле степняк:
"Это что за гроза?
Что за старый сушняк?
Что за дерзкий хвастун?
Что за голь-нищета?.."
Разъярился шатун
И сошел со щита!
А в обиде медведь
Необуздан и лют...
Да не будут вдоветь
Ни княгиня, ни люд!
ЗАГОВОР НА ПОТЕРЯННЫЙ КРЕСТИК
Я написал в покаянной тетради:
«Друг безызвестный, прости Бога ради,
Если мой крестик нательный найдёшь
И по неведенью мне не вернёшь,
То постарайся (насколько возможно)
Жертвенный символ носить осторожно.
Если пойдёшь босяком по Руси –
Ради Христа ничего не проси.
И не стучи кулачищами в двери –
Сразу отвесят по мере и вере,
Пристально глянут, поманят перстом:
«Грех на тебе!» - и огреют пестом.
Стал обвыкаться. На третьей неделе
Двери в моей обывательской келье
Скрипнули вдруг! Поблазнилось: «Прости.
Меры чужой не под силу нести.
Кто пошатнулся по слабости – с теми
Под руку ходят ненастные тени.
Под руку водят и тянут во мглу…»
Луч заревой просиял! И в углу
Что-то, гляжу, проблеснуло на солнце.
Господи! – это мой крестик нашёлся.
Я есмь
1.
«Я есмь! – дитя поёт во чреве. –
Я Божий ангел на сугреве.
Я помню всё!» – дитя поёт.
Но кто услышит? Кто поймёт?
2.
Дитя кричит, рождаясь в муках,
Отчаянье являя в звуках;
Как будто белый свет не мил,
Дитя кричит: «Забыл! Забыл!»
Солнце горячее
«Солнце горячее, очень горячее, –
Тихо сказала старушка незрячая, –
Как не печально, но, кроме него,
Я не увижу уже ничего».
Сверглось июльское солнце за крышами.
Все это видели, все это слышали.
Смолкло застолье. Лишь муха, жужжа,
Джем золотой подъедала с ножа.
То ли из космоса, то ли из Пушкина
Вырвалось кроткое слово старушкино.
Ночь наступила. Но мы всё равно
Славили солнце и пили вино.
Тень волны
“И не слышны голоса и шаги,
Или почти не слышны.”
Георгий Иванов
Художник собственной страны
С лицом классического мима
Страдал с весны и до весны:
«Неуловима тень волны,
Или почти неуловима».
Беду накликал маринист,
Она была не за горами.
Из преисподней жуткий свист
Взмыл рассекающе: цунами!
Огромней крепостной стены
Волна прошла. Отнюдь не мимо.
На лицах жителей страны
Неуловима тень волны
Или почти неуловима.
Слово и дело
Как сойдутся мудрецы,
Мудрецы, мудрецы, –
Гордецы и хитрецы,
Хитрецы, хитрецы, –
Что один наговорит,
Говорит, говорит, –
То десяток повторит,
Повторит, повторит.
А за ними и народ,
И народ, и народ
Берёт слово в оборот,
Оборот, оборот;
Начинает повторять,
Повторять, повторять;
Начинает претворять,
Претворять, претворять!
Не усердствуй, не твори,
Не твори, не твори! –
Поскользнёшься на крови,
На крови, на крови!
Снова родина в огне,
Вся в огне, вся в огне.
Мать рыдает обо мне,
Обо мне, обо мне.
Мать рыдает о тебе,
О тебе, о тебе.
Всем воздастся по судьбе,
По судьбе, по судьбе.
Вновь сойдутся мудрецы,
Мудрецы, мудрецы.
Гордецы и хитрецы,
Хитрецы, хитрецы.
Скажут: «Что там за урод, –
Вот урод, вот урод! -
Сделал всё наоборот?
Вот народ! Вот народ!»
Раковина
Инне Панченко-Миль
Я в руки взял её несмело,
Омыл волною голубой,
Прислушался, – она запела,
Зарокотала, как прибой.
В спираль закрученная туго
Из нарастающих колец,
Она змеиста и упруга,
Великолепна, наконец.
Соль, перемешанная с желчью,
Со звёздной пылью и песком,
Знамение нечеловечье,
Глашатай в образе морском.
Какое тайное заданье,
Какой пронзительный намёк
С ключом к загадке мирозданья
Нам на крыльце оставил Бог!
Под хвост, под дышло, под копыта
Позавчера, воскресным днём
Я разговаривал с конём.
- Разбита жизнь моя, разбита
Просёлочная колея!
Под хвост, под дышло, под копыта
Попала молодость моя!
– Мой дорогой, а я пишу.
Я, как никто другой, пашу.
– Зачем живём на белом свете,
Зачем рождаемся на свет?
Зачем нужны страданья эти,
Которым оправданья нет?
– Мой дорогой, а я пашу.
Я, как никто другой, пишу.
– Узда и кнут – какая гадость!
Какая мерзкая юдоль!
И ни одна на свете радость
Не пересилит нашу боль.
– А я пашу, мой дорогой.
Спешу я, как никто другой.
– Но счастье – не луга с любовью,
Не стойло, не мешок овса,
А тот, последний путь на бойню
Длиною в целых полчаса… –
Приходят кони табунами
И разговаривают с нами.
Наизусть
Я собираюсь понемногу
В ту, запредельную дорогу.
Запоминаю наизусть
Любовь и радость, боль и грусть.
Но ветер памяти, как вишни,
Отряс классические вирши:
Храни меня, мой талисман… –
А дальше темень и туман.
Не за страницами былого –
Во мне сначала было слово.
Едва промолвишь: Отче наш… –
И расточается мираж.
Моя держава
Гудит, стенает, завывает,
Во мгле свирепствует метель,
Перины снежные взбивает
И стелет царскую постель.
И кровью брызжет на подушки,
Срывая ягоды с рябин.
А мне теплым-тепло в избушке,
А мне спокойно – я один.
Уединение – держава
Небесных замыслов в ночи,
Пока перо моё не ржаво,
Пока огонь гудит в печи.
Молодому поэту
Пушкина убили на дуэли,
Маяковский застрелился сам,
А Сергей Есенин в «Англетере»
Всенародным висельником стал.
Под расстрел попал Васильев Павел,
Девкою задушен был Рубцов…
Ты ещё желанья не оставил
Знаменитым стать в конце концов?
Выбор
Какая досада –
Стоять среди сада
И голос услышать:
«А ну, выбирай
В мгновение ока,
В два счёта, в два скока
Без ложной утайки:
Ты в ад или в рай?»
Какая досада!
А я среди ада
Отнюдь не капусту
С оттяжкой рублю.
Досада вторая –
А я среди рая
Отнюдь не безгрешно
Царевну люблю.
И что там за спешка?
Орёл или решка?
Король или пешка?
Указ или весть?
Не надо, не надо
Ни рая, ни ада, –
Такой преизбыток
У нас уже есть.
Во время чумы
“Нет, не один я был на пире!..”
А.Блок
Промерцал на званом пире
Бесенятами в очах
Странный человек в мундире:
«Честь имею! Я – Колчак!
Мы встречались на Урале?
А в Иркутске – не могли?..
Ложь! Меня не расстреляли –
Под осину подвели.
Не косись. Я не помешан.
К превеликому стыду
Я повешен! Я повешен
В приснопамятном году!
Честь воздайте как пристало
Благородному лицу:
Пощадите адмирала –
Расстреляйте на плацу…»
Я призвал на помощь Данте.
Я призвал святую рать.
Рявкнул на официанта:
«Сколько можно?.. Расстрелять!»
Бутылка русской водки
Вчера на песенной волне,
На атаманской лодке
С утра причалила ко мне
Бутылка русской водки.
Ох, заштормило! И друзья
Заздравную запели.
Все – голодранцы, все – князья,
Все как один – Емели.
И началось! И понеслось!
Заклокотали глотки!
Пошла по кругу вкривь и вкось
Бутылка русской водки.
«Мы перед родиной в долгу!» –
Друзья мои кричали.
И грозовой разряд в мозгу
Испепелял печали.
Я за ночь выпил не одну
Бутылку русской водки,
Поцеловал свою княжну
И выбросил из лодки.
Княжна вскричала: «Как ты мог!
Ты зверь в людской личине!»
Задёргалась, как поплавок,
И сгинула в пучине.
Белым бела, голым гола,
Смиреннее сиротки,
Сегодня утром вновь пришла
Бутылка русской водки.
Призналась: «Я всему виной.
Я зря в тебя влюбилась».
Покаялась, всплакнув со мной,
И… вдребезги разбилась!
Белая кость
Соседский пёс, полупородка, –
Полуовчарочий оскал,
Полутерьерская бородка, –
Вниманья общего искал.
Я потрепал его по холке,
Слегка за ухом почесал.
«Ты – зверь! Тебя боятся волки!» –
Многозначительно сказал.
На знак привета и участья
Он сел, он выронил язык,
Он замахал хвостом от счастья:
«Ты проницательный мужик!»
Он принял стойку, встрепенулся,
Залаял вдруг назло врагам,
Исчез мгновенно, вновь вернулся, –
И кинул кость к моим ногам.
Божий день
День сгорает на закате,
Исчезает без следа,
Без стенаний об утрате,
О потере навсегда.
Пусть он был не самый лучший,
Пусть не чудо из чудес, –
Это же не пёс заблудший
Появился и исчез.
Время вязкое в тумане
По наитию течёт.
Может быть, в моём кармане
Дней таких наперечёт.
Оклик, брошенный на сдачу:
– Собирайся, старый пень! –
Вдруг услышу, и заплачу:
Догорает Божий день…
Зимний гром
Хорошо в берлоге зверю
Отсыпаться до весны.
Хорошо, что я не верю
В летаргические сны.
Но зачем, назло природе,
Из потусторонней тьмы
Едут черти на подводе –
Гром гремит среди зимы?
Задыхаюсь от восторга:
Мать честная, так и есть –
Это Гоголь мне из морга
Подаёт живую весть!
Аленький цветок
Я срубил крестовый дом,
Говорят: «Грешно».
Дописал печальный том,
Говорят: «Смешно».
Ловок на руку и спор
Завидущий бес.
Запылал в саду костёр
До небес.
О любви заветный том
Запылал в огне.
Запылал крестовый дом
Со цветком в окне.
Если завтра я умру –
Погорюй чуток.
Я на небо заберу
Аленький цветок.
Буду нежить, чтобы рос,
Буду поливать.
Всех, кто дорог мне до слёз,
Буду вспоминать.