Из этого знания уже сделаны разные выводы: что новое, лишенное страха поколение сейчас всем покажет; что оно постепенно сольется со сцены, как слились предыдущие; что его довела коллективная Мизулина с традиционными ценностями; что ему недодали тепла кураторы из АП, урезавшие бюджет прокремлевским молодежным движениям; да-да, наверняка возможность увидеть Медведева раз в год на Селигере сняла бы у тинейджеров все вопросы. Так или иначе, все сходятся на том, что ключ к этим протестам — их пониманию, развитию или преодолению — лежит в рюкзаке томского или брянского пятиклассника.Эта позиция удобна для всех: с точки зрения власти это не массовое движение, а дурь, движуха ради движухи; не надо относиться к нему серьезно — достаточно изолировать зачинщиков, снизить возраст уголовной ответственности и передать дело в руки РОНО и детских комнат милиции. Можно еще запретить что-нибудь в интернете, говорят вот, синий кит распоясался. Для обслуживающего власть персонала это удобная возможность выбить бюджет на патриотическую Катю Клэп или комикс про «человека-Володина». Для либерального истеблишмента это надежда оседлать новую энергию, возглавить ее и направить: смотрите-ка, у движения нет программы и плана действий — а тут раз, и партия ПАРНАС. В общем, если появилось новое поколение, которое прислушивается к видеоблогерам и не боится ОМОНа, — с ним надо работать; задачи ясны, методы понятны, поехали.
Понятно, что акция 26 марта войдет в историю как «восстание школоты», это уже не исправить, хотя кажется, что пропаганды в этом тезисе больше, чем понимания. На фотографиях и видео с акций, особенно в городах России, тинейджеров не то чтобы подавляющее большинство — но образ томского пятиклассника, зачитывающего митингующим программу развития России, перебивает объективные данные. Потом, для начальства нет ничего лучше, чем привязать протестное движение к некоему узкому сегменту; точно так же окологосударственные медиа когда-то создали миф о Болотной как о причуде столичного креативного класса, который страшно далек от народа. А уж поколенческий конфликт — еще более понятная и даже дружелюбная матрица: на улицу вышли дети? Ничего, перебесятся, дурь-то пройдет.
И все это не приближает нас к ответу на вопрос, что это было такое.
Что больше всего поражает в этой акции — это ее стиль, мелкие различия, которые становятся заметны в сравнении с той же Болотной. Никакого пафоса — «Здесь собрались лучшие люди, которые преодолели страх и сохранили совесть»; нет-нет, это просто люди. Никакого самоподзавода — «Путина на нары», «Кремль нас боится»; это все риторика прошлого сезона. Никакого страха — в автозак заходят как в метро, ОМОН воспринимается как часть пейзажа. Даже по отношению к формальному поводу акции никакой истерики — не «Коррупционеров к стенке!», а «Коррупция крадет наше будущее». Ощущение спокойной силы.
Еще один традиционный риторический прием, который возникает в обсуждении митингов, — почему вы протестовали против того-то, а не против этого? Вот если бы люди вышли на улицу за свободу политзаключенных (отставку Путина, реформирование ФСБ, возвращение Крыма, скорейшее решение проблем ЖКХ) — тогда да, к ним стоило бы прислушаться, а это все несерьезно. Но давайте исходить из того, что есть: людей вывел на улицу Навальный, и поводом стал ролик про Димона. Как к нему ни относись, это грандиозный медийный успех — чуть меньше просмотров, чем у последнего видео группы «Грибы», чуть больше, чем у последнего «Ленинграда», где-то на уровне передач про Шурыгину; плюс вирусное распространение в «Одноклассниках», где точно сидит не школота. Ролик про Медведева затронул такие слои, до которых даже фамилия «Навальный» раньше не доходила; судя по моим личным разговорам с родными и знакомыми из разных городов, он не превращает людей в сторонников Навального (или даже противников действующего режима), но вызывает досаду и недоумение. Можно долго искать причины, почему из всех расследований так сработало именно видео про Медведева, но разгадка, скорее всего, проста: Медведев самый известный, он отвечает за экономику, он начисляет пенсии. Он, в конце концов, ничего на этот ролик не ответил. А в той медийной среде, где уже давно существуют все его зрители, это признак слабости. Слив засчитан.
Важно разобраться еще, почему этот ролик вызывает досаду и недоумение. Традиционная уже пропагандистская линия защиты против расследований Навального, которая включается почти на автомате, — это сообщить, что объект расследования не нарушает требований действующего законодательства, а возмущаться по поводу дворцов и частных самолетов могут только наследники Шарикова, которые хотят все отнять и поделить. Но, кажется, эта риторика тоже из другой эпохи — она как бы подразумевает, что люди завидуют дворцам и яхтам, хотят себе такие же. Это не так. Дворцы раздражают людей не потому, что они незаконные, и если вице-премьер возит корги на частном самолете, проблема не в том, что он не имеет на это права. Это просто некрасиво. Неприлично. Недостойно. XXI век на дворе, такое сейчас не носят.
Как правильно замечает Константин Гаазе, термин «коррупция» в этой протестной кампании стоит понимать в широком смысле: это не просто незаконное обогащение — это порча, разложение; претензии к правящему классу здесь находятся не в юридической плоскости, это проблема этики, стиля, образа жизни. То, что болевой точкой стал не Крым, не политзаключенные, не власть силовиков, даже не фигура президента, лишний раз доказывает, что это не конфликт между оппозицией и властью и уж тем более не противостояние отцов и детей. Это конфликт на ценностном уровне, это разъезжаются в разные стороны два мира — городской средний класс 2010-х и элиты, застрявшие в 90-х.
С точки зрения первых, все эти дворцы и яхты — просто не круто. Круто получить хорошее образование. Круто уметь пробежать марафон. Круто носить одежду, которая выглядит просто как одежда. Круто работать волонтером и вообще делать какое-то доброе дело не ради выгоды. Круто заниматься детьми. Круто — это Цукерберг, Джастин Трюдо, Дуров, в конце концов. Навальный близок своей аудитории скорее стилистически — он читает книжки, гуляет в парке с детьми, ходит по выходным в кино; риторика типа «Дорвется до власти — тоже наворует» против него не действует, при всей невнятице своей политической программы он свой (и невнятица в политическом смысле у него такая же, как у всех). А все эти частные самолеты с декоративными собачками и яхты с силиконовыми блондинками — это детский сад, каменный век. Неприлично.
Если и есть у молодежи какие-то приоритетные позиции в нынешнем конфликте — то лишь в том, что она эти стилевые различия лучше, на уровне инстинкта чувствует. И они ее больше злят.
Не очень понятно, что может этим людям сказать сегодня власть — ну, за вычетом традиционной риторики брянских учительниц: вам заплатили, вы не патриоты. Дело не в том, что пропаганда больше не работает — возможно, она уже сработала; следующее поколение не очень озабочено вопросом о принадлежности Крыма, выражает всяческий респект празднику 9 Мая и прочим традициям, но дальше-то что? Что можно сказать человеку, испытывающему некоторые сомнения, что ему в обозримой перспективе удастся заработать на жилье, выучить и вылечить детей, вообще обеспечить пристойный уровень жизни, при котором можно себя уважать? Что НАТО сжимает пальцы на горле, геи подрывают устои, нас хотят вернуть в 90-е, поэтому идите на концерт в честь годовщины Крыма, там певец Трофим споет вам, как предки отбивались от западной нечисти? Спасибо, но это дешевая разводка; вашему домику для уточки НАТО не мешает.
Писатель Алексей Цветков-младший недавно предложил хлесткую формулировку, объясняющую текущие процессы: «Люди, контролирующие финансовые потоки, управляют людьми в поисках идентичности». Судя по тому, что смотрит, что слушает, что обсуждает в интернете новый средний класс, даже эта формулировка немного устарела. С идентичностью все более-менее разобрались — музыкальные видео, модные съемки, популярные сериалы, фильм «Горько» и фильм «Притяжение» рисуют похожую картину: да, мы живем в довольно жесткой стране, она в чем-то сильная и во многом неустроенная, в ней есть гопники и панельные многоэтажки, из нее невозможно сделать небесный Стокгольм и даже метафизическую Канаду, но нам в ней жить.
Все громкие дискуссии последних лет в соцсетях — как раз про определение, так сказать, норм совместного общежития: это споры о том, что нельзя говорить и как нельзя поступать по отношению к женщинам, ученикам, инвалидам, людям другого социального статуса и имущественного уровня, тем, кто приехал погулять по центру из спального района. Люди, определившиеся со своей идентичностью, пытаются нащупать правила совместной жизни — и постепенно, как могут, начинают подавать сигналы людям, контролирующим финансовые потоки: мы будем жить в своей стране, по таким-то правилам и на таких-то основаниях. Только давайте и вы будете в ней жить.
Оригинал статьи здесь