Убежать от джихада. Как отец вытаскивал сына из Сирии

Иван Сухов, "Власть"

Последним относительно спокойным годом в жизни семьи Нурмагомедовых был 2012-й: Казим с женой и двумя сыновьями — средним, Шамилем, и младшим, Маратом, жили в Москве. Сам Казим физик по образованию, в 1977 году — «при царе Горохе» — закончил физический факультет Ленинградского университета и теперь шутит: «Если бы знал, что на год раньше юридический факультет заканчивал будущий "вождь", постарался бы с ним подружиться». В Москве Казим был директором фирмы, торговавшей китайской мебелью. Средний сын, Шамиль, добился некоторых успехов в строительном бизнесе — стал коммерческим директором компании «Экспострой», достаточно известной на рынке выставочного строительства, и генеральным директором строительной фирмы «Радиана». Младший сын, Марат, учился в Махачкале на математическом факультете, но бросил его, увлекся компьютерами и тоже приехал в Москву. «Он легко устроился на работу: профессия востребованная, и никто не спрашивал, есть диплом или нет,— рассказывает Казим.— Он стал системным администратором в крупной компании, сеть на 300–400 компьютеров, а потом перешел в фирму, занимавшуюся интернет-телевидением. Получал $2000 — больше, чем я. Материальных проблем не было».

В 2012 году 29-летний Марат приехал в Махачкалу жениться. Молодые поселились в половине махачкалинского дома отца. «Я думал, он два-три месяца поживет и уедет обратно, в Москве с братом деньги зарабатывать,— вспоминает Казим.— Но он, видимо, поднакопил, и жена под боком — стало неохота париться, менеджером работать, и он остался пока в Махачкале. Материально они не нуждались. А я уехал в село: всегда мечтал это сделать, когда последний сын женится. В августе 2013 года я узнал, что Марат уехал в Сирию».

«С этого момента какой-то сумасшедший дом начался в моем доме и в моей голове,— вспоминает Казим.— Я не знал, что делать. Марат вышел оттуда на связь, мы стали выяснять, зачем ему это, но это было бесполезно. А потом я взял и поехал за ним».

Марат оставил в Махачкале беременную жену, которой сказал, что едет в Турцию, а через месяц вернется и заберет ее с собой. Казим с первых дней стал уговаривать невестку не рвать контакт с мужем: «Только поддерживая контакт, мы можем надеяться их вытащить». Жена вернулась в родительский дом, но после рождения сына постоянно отправляла Марату его фотографии, стараясь сохранить привязанность и заставить почаще думать о необходимости возвращения. Но в первые дни общение с Маратом было очень затруднено: «Как только мы чуть-чуть нажимали на него, он сразу замыкался, на пару дней исчезал со связи,— рассказывает Казим.— Когда я сказал, что приеду, он сначала отказывался, спрашивал зачем. Я говорю: просто приду, посмотрю, что вы там делаете. 15 или 16 сентября я был уже у него там, в Сирии, в Восточном Алеппо».

Казим с пересадкой в Стамбуле долетел до Хатая, приграничного турецкого города, и купил турецкую сим-карту. Когда он собирался лечь спать в местной гостинице, на турецкий номер позвонил Марат, пообещал прислать такси и предупредил, что трансфер будет стоить $100. В десятом часу вечера Казима забрал из отеля водитель на Renault Logan. Они проехали 30 или 40 км, в темноте за стеклом Казим различал металлический забор турецко-сирийской границы. Среди ночи они остановились возле дома, хозяин которого, не говоря ни слова, проводил Казима в комнату и предложил постель. Ночью Казим сквозь сон слышал, как в помещение вошел еще кто-то — утром оказалось, что это молодой азербайджанец, прекрасно понимающий по-русски.

После намаза хозяин принес гостям завтрак и чай, а позже, часов в 10 или 11 утра, пригласил во двор, где уже ждал микроавтобус.

«В нем уже сидела какая-то закрытая женщина, кажется, с ребенком,— говорит Казим.— Нас тоже посадили в автобус. Я даже ориентировочно не знал, где я нахожусь. Оказалось, что мы прямо на сирийской границе. Граница в низине, по ней колючая проволока, стоит турецкий БТР с флагом. Там мы оставили машину, я отдал хозяину $100, и мы пошли пешком — всего метров двести, вещей у меня не было, только маленькая сумка дорожная. Турки что-то друг с другом “ля-ля-ля, ля-ля-ля”, спрашивают жестами: ”Оружие есть? Нет? Все, давай паспорт”. Это не официальный переход был, просто турецкий БТР стоял. Даже не знаю, смотрел он паспорт внутри или нет — увидел, что российский, отдал, палкой поднял колючую проволоку и показывает: иди, иди. Мы перешли на ту сторону, а там сын меня встретил».

Первой остановкой в долгой ближневосточной одиссее Казима Нурмагомедова стал сирийский поселок Атма, где была своего рода пересыльная база для едущих в Сирию воевать или просто «жить по исламу». Атма не раз переходила из рук в руки, от одной джихадистской группировки к другой. Казим обнаружил там множество русскоязычной молодежи — в доме, где он провел неделю, постоянно находились 15–20 человек, среди них дагестанцы, молодой чеченец, приехавший из Франции, и несколько выходцев из Средней Азии. «Не знаю, чего им не хватало дома, но там они все были воодушевлены джихадом,— рассказывает Казим.— Я, по крайней мере, уверен, что в этом месте большинство молодежи было искренне уверено, что они делают все правильно, и рванули они туда, как они думали, за правое дело. Конечно, во всех таких процессах есть доля проходимцев, которые свои проблемы решают. Но эти ребята — они оказались просто пушечным мясом, в основном там и остались."

Казим и Марат поселились в небольшой комнате на втором этаже двухэтажного особняка, который до войны, вероятно, принадлежал коммерсанту, занимавшемуся производством и продажей оливкового масла: по всему дому и участку лежали упаковки.

Войной, по словам Казима, и не пахло, ночные звуки дальних минометных обстрелов он поначалу принимал за петарды.

На два или три дня Казим с сыном и одним из его товарищей ездил в Алеппо: город был еще в основном цел, но уже разделен на Восточный и Западный сектора баррикадами из строительного мусора, перерезавшими основные магистрали. «Свет был не весь день, когда свет давали, все сразу бежали телефоны заряжать. Свет гас одновременно и у асадовцев, и на другой стороне — коммуникации-то одни. Это был сентябрь 2013 года,— вспоминает Казим.— Тогда на этих территориях не было как такового государственного образования, а были группировки. Тот, кто приехал на джихад, собирал себе джамаат. У кого джамаат был посильней, тот побольше себе чего-то нахватал — домов, какой-то техники. Самая активная группировка была “Джебхат ан-Нусра”, подразделение “Аль-Каиды” — большое, централизованное, с жесткой дисциплиной, идеологически подкованное. А были и отдельные группы вроде той, в которой находился мой сын. У них было всего два или три домика, в том числе коттедж асадовского коммерсанта».

Обитатели коттеджа днем уходили на занятия — военные курсы для новобранцев и уроки «исламской пропаганды». Арабский язык знали не все, для тех, кто хотел его учить, организовали курсы, где преподаватели пользовались учебными брошюрами по языку, продающимися у любой мечети. Вечером все собирались за чаем и вели долгие споры, во время которых Марат в основном молчал, а его товарищи спрашивали Казима, намерен ли он забрать сына: «Я отвечал: как вы себе представляете забрать? Он здоровый молодой парень, не больной, не хромой, не косой — как его забирать, если он не хочет? Мне надо понять, что он делает. И объяснить ему мою точку зрения, что делает он, на мой взгляд, неправильно. А если вы хотите ислам распространять, так проблем и исламского невежества дома не меньше, но это вовсе не значит, что надо с оружием в руках идти куда-то неизвестно за что воевать. Мы же не воюем. Но это было бесполезно: у них главный аргумент — привести несколько аятов».

Тем не менее Казиму кажется, что сын начал прислушиваться к его доводам: «Я говорил ему: это твое решение, никто не возражает, ты не подневольный человек. Но у тебя есть жена. Вот ты мусульманин, идентифицируешь себя как праведник. А где ты получил знания, которые тебе позволяют бросить жену? Она беременная, ты ее взял в жены, не разошелся с ней, не вернул ее родителям, а сам взял и уехал. Она, что, бесхозный чемодан? Я пытался найти что-то, что бы зацепило его. Думаю, к концу моего пребывания он уже был согласен исправить свою ошибку и вернуться, чтобы хотя бы жену забрать».

Но оказалось, что даже временно уехать далеко не просто — в первую очередь психологически: ты взрослый мужчина, приехал на войну, а тебя, словно третьеклассника из школы, забирает отец.

Перемещение через границу тогда еще не представляло большой проблемы, вокруг этого уже вырос бизнес, которым занимались курды и арабы. С несколькими курдами, зарабатывавшими на перемещении желающих через сирийскую границу, познакомился и Казим. Он рассчитывал, что они выведут Марата, пока он ждал его в Турции, заплатил — но деньги пропали вместе с курдами: «Может, при переходе попались или убили их, или в тюрьму посадили». В итоге Казим ни с чем уехал в Россию: «Я тогда не очень еще был расстроен тем, что курды пропали, потому что думал, что проблема все равно решается. Я Марату даже предлагал: давай я жену тебе привезу в Турцию — и он не отказывался. Но когда с курдами сорвалось, я уехал домой.

На помощь от российских властей Казим Нурмагомедов не особенно рассчитывал. По его словам, полиция в Дагестане фактически знала об отъезде сына уже в конце 2013 года. Он вспоминает, как примерно тогда же разговаривал с начальником межрайонного УФСБ в Ботлихе: «Я его знал еще мальчишкой. Он сказал: “Казим, чем мы можем тебе помочь? У нас нет вариантов его вытащить”».

К началу 2014 года Казим понял, что придется самостоятельно искать контакты, в том числе в среде обширной дагестанской диаспоры в Турции, Сирии и Египте: часть ее сформировалась еще в XIX веке из горцев, изгнанных или отказавшихся жить под властью Российской Империи, часть образовалась уже в новейшие времена.

Весной 2014 года Казим с женой решили уехать в Египет и искать контакты там. Нурмагомедовы поселились в Александрии, обнаружив там большую русскоговорящую диаспору. Знакомые помогли Казиму снять трехкомнатную квартиру за 5 тыс. рублей в месяц — ей предстояло стать их домом на четыре месяца. Но, несмотря на множество знакомств, снова ничего не получалось. «Жена уже была в отчаянии и все подгоняла меня еще раз поехать в Сирию, забрать его, а я не ехал. И тогда она сама поехала». Ей пришлось провести несколько дней в Стамбуле — видимо, в ожидании «окна» на границе: это был конец мая 2014 года, ситуация была уже существенно сложней, чем когда турецкий пограничник поднимал для Казима колючую проволоку. Тем не менее в компании еще нескольких русскоговорящих женщин, приехавших, как и она, за своими детьми, в основном из Средней Азии, она пересекла границу и встретилась с Маратом. Вместе они поехали в Табку — город у большой плотины на Евфрате, в строительстве которой в 1990-е годы участвовал их знакомый. В Табке, удаленной тогда от всех границ и всех линий фронта, мать с сыном провели 35 дней.

А затем оказалось, что обратный путь теперь сложен не только психологически.«Хотя в Табке жизнь была спокойная, у жены началась паника и от того, что она не может уговорить Марата уехать с ней, и от того, что и ей самой уже выйти — проблема,— вспоминает Казим.— Им сказали, что для ее выхода нужно специальное разрешение амира города Табка, а без него тебя может любой шлепнуть, пока ты будешь добираться до границы. Сыну там говорили, что по исламу не положено, чтобы женщина одна путешествовала. Я тогда спросил его: почему ты это ей не объяснял, когда она к тебе заехала одна? Наконец, криками и скандалами заставили сына пойти к амиру взять бумагу — и буквально через два дня после того, как она выехала оттуда, объявили халифат. В Александрию она уже не поехала, через несколько дней я прилетел в Стамбул, одну ночь мы переночевали в гостинице в районе Фатих и на следующий день улетели домой. К этому моменту паника была уже у нас обоих».

За год бесплодных попыток найти канал, который обеспечил бы возвращение Марата Нурмагомедова из Сирии, его отец стал своего рода консультантом для сообщества родителей, столкнувшихся с подобной ситуацией. По его словам, к нему обращались за советами и контактами и в Махачкале, и в Москве: «Я у них был такой неформальный лидер, потому что я ездил: не каждый может взять и поехать в незнакомую страну, не зная языка».

В апреле 2015 года Марат позвонил ночью матери, и родители услышали голос, полный отчаяния. К этому времени, считает Казим Нурмагомедов, его сын уже ясно понимал, что попал не туда, и стремился выбраться из Сирии, а не просто приехать забрать жену и ребенка.

В середине апреля 2015 года Казим опять был в Стамбуле и общался с диаспорой, которая стала подключать свои арабские связи — в основном в Восточном Алеппо. «Мы с Маратом все это время разговаривали, голос у него был все тревожней,— рассказывает Казим.— В конце концов он сказал, что сегодня вечером у него встреча — кто-то ему пообещал за деньги вывести его на турецкую территорию. После этого вечера — это было 17 или 18 апреля — он полностью пропал. Я уже не знал, что и думать, еще две или три недели оставался в Турции, побыл в Стамбуле, несколько дней жил у знакомых в Анкаре, не понимал, что мне делать, и уехал домой. Кажется, 9 мая — праздник был — я прилетел в Махачкалу. Связи с сыном так и не было. Примерно через месяц люди, которые были с ним в Табке, рассказали мне, что они, оказывается, уезжали в Ирак, вернулись и теперь сидят в игиловской тюрьме — якобы они под Мосулом ушли из своего джамаата и уехали в Табку, чтобы найти способ добраться до границы и выйти. Я начал искать подтверждения, и знакомые мне сообщили, что он и еще 10 человек сидят в тюрьме в Ракке.

Оказалось, что человек, с которым Марат должен был встречаться 18 апреля, узбек какой-то, был внедренный сотрудник спецслужб ИГИЛ.

Всех посадили. Мне объяснили, что они будут в тюрьме четыре месяца, и если признают свою ошибку, их могут простить — если не подтвердятся обвинения, что они там занимались грабежом по дороге и хотели убить халифа — как будто он по улицам просто так ходит».

Еще через месяц Казим получил известие, что будет суд. После этого неделю никто не выходил с ним на связь, а потом ему сообщили, что Марат казнен. «Я был в шоке, не знал, что делать, кому сказать,— вспоминает Казим.— Жене ничего не сказал. Несколько недель я был уверен, что он казнен, и боялся заикаться об этом. Рассказал только своему близкому другу, адвокату. Он предложил подождать еще два-три месяца: потом, если больше ничего не узнаем, почтим память. Я в это время как полупьяный ходил. И вдруг через некоторое время мой источник, который был с Маратом в Табке, сообщил, что в месяц рамадан Марата видели живым. Степень достоверности была непонятна. Но еще через две недели мы были в Махачкале, и ночью Марат позвонил на телефон жены. Она уже засыпала, я взял трубку, а он говорит: “Папа, я живой”».

Выяснилось, что казнили семерых, а четверых отпустили, посчитали степень вины недостаточной.

На этот раз Казиму удалось добиться, чтобы его турецко-египетские связи пришли в движение.

Для этого пришлось найти повод переместить поднадзорного Марата из Дайр-эз-Заура в Табку: в 2014 году он попал в аварию, и в Табке его поврежденную руку мог осмотреть врач, оказавший помощь сразу после травмы. Заодно, рассказывает Казим, сыну удалось забрать вещи, которые у него изъяли при аресте. Из Табки через эль-Баб Марата привезли на несколько дней в Алеппо, а затем в область Латакия, частично контролируемую Асадом, а частично туркоманами, которых поддерживала Турция. Оттуда партизанскими тропами пять часов пешком шли до границы, перешли ее, сели на автобус и привезли Марата в Стамбул. По словам Казима, это произошло в начале сентября 2015 года. 30 сентября Россия официально объявила о своем участии в военных действиях в Сирии.

В Алеппо Марат сделал сирийскую пластиковую карту ID,— тогда это стоило $10–15, но показывать ее турецкой полиции явно не стоило: подделка была слишком очевидна. Когда Казим приехал в сентябре к сыну в Стамбул, их один раз останавливал полицейский патруль, но ограничилось тем, что турки снова проявили безграничное доверие к его российскому паспорту, а у сына документов так и не спросили.

Покинуть Турцию без паспорта Марат не мог. Его товарищи рассказали ему, что за $600–800 можно сделать паспорт одной из среднеазиатских стран, переклеив фотографию. За $600 Марат сделал себе такой паспорт и решил лететь с ним на Украину: дома он с января 2015 года находился в розыске по ст. 208 часть 2 («участие в незаконных вооруженных формированиях»).

Казим Нурмагомедов полетел встречать своего сына во Львов. «Приехал к рейсу, жду самолет, все пассажиры вышли — а его нет. Минут через 15 приходит сообщение: “Я в Стамбуле, в депортационной тюрьме”. Его паспорт в стамбульском аэропорту спалили турецкие пограничники».

Марат провел около месяца в депортационной тюрьме в стамбульском районе Лалели. Оказалось, что это учреждение с относительно мягким режимом: разрешали пользоваться телефонами, еду для заключенных привозили из того же ресторана, что и для охранников. Когда Казим в сопровождении казаха-переводчика переступил порог кабинета заместителя начальника тюрьмы, при нем был российский пятилетний загранпаспорт с фотографией Марата. Деталей его получения Казим по понятным причинам не раскрывает, но упоминает, что за время его попыток обеспечить возвращение сына ему помогли десятки людей — почти все, к кому он обращался, за исключением официальных российских властей.

«Замначальника тюрьмы унес паспорт в соседнюю комнату, минут 15 его там изучал, потом вышел, смеется,— рассказывает Казим.— Я спросил, чему он смеется. Он говорит: сына задержали с паспортом одной из среднеазиатских стран, при задержании он сказал, что он крымский татарин с Украины, а теперь у него российские документы. Кто вы на самом деле?»

Замначальника тюрьмы предложил Казиму купить билет себе и сыну — «хоть куда, хоть в Африку, только с территории Турции. Украина? Пусть будет Украина».

Марата он привез в аэропорт прямо к регистрации — без наручников, но строго следил за ними, пока они не сели в самолет.

Они рассчитывали, что во Львов к ним приедут их жены, но что-то не сложилось, поэтому сначала они поехали в Киев, а потом в Харьков. Через некоторое время Марата в Харькове навестили родители. Когда подошел срок окончания его легального пребывания на Украине, все трое на пароме Одесса—Батуми уехали в Грузию. «В Грузии никто не ищет никаких шпионов, и можно жить хоть год, но на въезде проверяют строго, хотя по закону с ними легко разговаривать,— вспоминает Казим.— Нас предупредили, что взяткой там ничего не решишь, только проблем больше будет. В итоге мы даже подружились с сотрудником пограничной службы в Батуми: он нам квартиру сдал на одну ночь. А потом мы уехали в Тбилиси. Там я по интернету нашел недорогую квартиру, и Марат в ней остался. Мы к нему несколько раз со старшим сыном приезжали на машине: в Тбилиси хорошо летом. Но молодые люди там уже почти не говорят по-русски: даже чтобы улицу найти, надо старика спрашивать. Может быть, поэтому Марат снова захотел на Украину. Мы снова поехали за ним на машине через Ларс, отвезли в Батуми, посадили на паром и вернулись домой. А Марат до сих пор на Украине».

Казим считает, что Марат вне опасности, но он все равно хотел бы вернуться в Дагестан и воссоединиться с семьей: его сыну четвертый год. К концу прошлого года возвращение уже переставало казаться несбыточным — но в январе 2017 года люди в масках и с автоматами оторвали Казима от утреннего намаза в селе Карата.

Во время обыска Казим пытался дозвониться своему сыну Шамилю, который остался работать в Москве. Дозвониться не удалось. А чуть позже Казим увидел постановление суда, из которого следовало, что Шамиль 5 декабря 2013 года отправил со своего счета 200 тыс. рублей кому-то в Турцию и неустановленное лицо сняло их с карточки.

В марте 2014 года, когда Казим был в Александрии, с того же счета был куплен авиабилет из Домодедово в Стамбул гражданину Таджикистана, который в дальнейшем был объявлен в розыск таджикскими властями за участие в незаконных вооруженных формированиях.

А в ноябре 2014 года Шамиль купил билет в Стамбул из Баку одной дагестанке 1959 года рождения. «Это ровесница моей жены,— усмехается Казим.— В дальнейшем она тоже оказалась в ИГИЛе, и в отношении нее возбуждена ст. 208 часть 2. Это значит финансирование терроризма».

Казим, как мог, выяснил обстоятельства дела против дагестанки 1959 года рождения: оно оказалось возбуждено Магарамкентским РОВД в Южном Дагестане. «В мае 2014 года в Сирию уехала ее дочь: не знаю, с мужем или нет. В сентябре уехал ее сын. И в ноябре она рванула за ними. Тогда скажите, чем лучше или хуже нее я и моя жена? То же самое можно ведь и нам предъявить."

27 марта срок ареста Шамиля Нурмагомедова истекает, и его отец полагает, что суд продлит меру пресечения.

Долгая история возвращения продолжается...

Публикуется с разрешения ИД "Коммерсантъ" (полная версия материала - в журнале "Власть")