Экономист Андрей Мовчан

– По данным Минфина, дефицит бюджета в январе-мае составил 1,48 трлн. рублей, или 4,6% ВВП. Сейчас деньги на затыкание этой «прорехи» берутся из Резервного фонда, от которого, по расчетам Минфина, уже в 2017 году ничего не останется. И что делать правительству дальше – повышать налоги?

– Очевидно, что налоги в России придется увеличивать, поскольку налоговая база сокращается. Сегодня подоходный налог в России уникально низок не только в плане цифр, но и с точки зрения доли в бюджете. В мире практически не существует стран, которые живут с такой долей подоходного налога в бюджете. Страны, стремящиеся к сохранению стабильности в экономике, примерно на треть финансируются из подоходного налога в той или иной форме. Поэтому не стоит ожидать, что у нас долго продержится нынешний подоходный налог. Думаю, также достаточно активно будут расти налоги на имущество.

– В последнее время Минфин ведет переговоры с Министерством энергетики относительно новых налогов на нефть. В новой системе планируется учесть сложность разработки каждого конкретного месторождения, а также уровень их рентабельности. Что, на ваш взгляд, будет с нефтяными налогами?

– Что касается нефтяной отрасли, за счет которой прямо или косвенно формируется 70% федерального бюджета, рано или поздно нефть перестанет играть роль генератора бюджета. Правительство не сможет реинвестировать деньги в нефтяные компании, если так и будет их продолжать обирать, а значит, у них через некоторое время будет резко снижаться добыча. Компании не смогут внедрять новые технологии добычи, а значит, себестоимость будет расти. То есть правительству все равно придется снимать налоговую нагрузку с нефтегазового сектора, но в таком случае все равно откуда-то придется эти деньги брать. Поэтому люди, владеющие крупной собственностью в России, находятся под серьезной налоговой угрозой. Под такой же угрозой пребывают люди, у которых трудоемкий бизнес, поскольку налоги будут расти. А социальные налоги падать не будут – у нас демографическая яма, и государство просто не может обеспечить пенсионную систему иначе, как собирая большие деньги с граждан.

– Но ведь малый и средний бизнес и так обложен налогами сверх меры?

– Действительно, есть риск, что через пять-десять лет Россия далеко обойдет развитые страны с точки зрения налоговой нагрузки. И, скорее всего, бизнес это убьет совсем. Мы вернемся к модели, которую некогда провозглашал Горбачев. Он хотел, чтобы вся промышленность была государственной, а мелкий бизнес - ателье по пошиву одежды, рестораны и парикмахерские - находился в частных руках. Но это модель небогатой страны, и не думаю, что нам удастся держать ВВП на человека выше 6-6,5 тыс. долларов в такой ситуации. В принципе, эта модель доказала свое право на существование. Но в ней на государство работают не 38% трудовых ресурсов, как сейчас, а примерно 70%. Уровень сервиса в ней чрезвычайно низок, мы возвращаемся в каком-то смысле к советскому здравоохранению и образованию. Мы можем перейти на некий новый виток советского развития, но для этого придется закрыть границы, поскольку утечка мозгов может стать катастрофичной. И весь этот механизм рецессионнной стабильности оставляет стране ограниченное время - три года, пять лет, десять, не знаю. Ведь дальше – неизбежное сваливание в монополизацию, в вынужденную советизацию и суверенизацию.

– Какие основные риски стоят сейчас перед российской экономикой?
– Когда российская экономика экстенсивно развивалась за счет высоких цен на нефть, основным риском было падение этих самых цен. Оно случилось, и второй раз этот риск сейчас реализоваться уже не может, нефть сегодня намного ближе к равновесию, чем в 2013 году. Экономика в России уже значительно более адаптирована к низким ценам на нефть, и теперь практически индифферентна к новому спаду на 10-15 долларов за баррель. Поэтому данный риск я бы не рассматривал как один из серьезных.

Зато серьезным риском является, например, слабость российской банковской системы, которая испытывает большой недостаток живого капитала. Поскольку в России рецессия, нулевые инвестиции, практически нулевой рост производственных мощностей, очень низкий спрос на коммерческие кредиты и крайне низкая кредитоспособность заемщиков, банки не в состоянии зарабатывать, а расходная база у них высокая. Очень высоки и накопленные убытки за прошлые годы, и накопленные фальсификации в балансе, поэтому одним из рисков является возможное несрабатывание банковской системы - вплоть до коллапса, если ЦБ не будет вести очень аккуратную и разумную политику.

Еще один риск – дисбалансы в экономике, в том числе превалирование предложения над спросом в недвижимости, который может привести к резкому сокращению в строительной индустрии. Если там произойдут серия банкротств, обвальное падение предприятий и сокращение рабочих мест, можно получить несколько миллионов безработных. Хотя процент вероятности такого риска не очень велик, даже не 50%.

Существует также риск резкого изменения экспортно-импортного баланса. Например, если Европа откажется от российской нефти и газа. И тогда ситуация в экономике может стать катастрофической. Под угрозой окажется получение валюты, и, естественно, ответными мерами будут ограничение валютного рынка и общий коллапс. Но этот риск маловероятен – я бы его оценил процентов в 10-15, поскольку Европе очень комфортно работать с Россией в этом смысле.

– Ваш прогноз: как будет развиваться отечественная экономика в ближайшие годы?
– Полагаю, что власть не решится на либеральные реформы, но будет при этом сохранять разумную монетарную политику. И это выльется либо в стагнацию, либо в легкую рецессию, которые растянутся надолго. Благо, у страны есть огромный запас прочности: у нас все еще большие международные резервы (около 395 млрд. долларов), у нас годовой ВВП в пересчете на человека — все-таки 8,5 тыс. долларов, а не 2 тыс., как у некоторых наших соседей. И терять по одному-два процента ВВП в год мы можем себе позволить еще очень долго. Точно так же мы можем постепенно сокращать оборонный бюджет, бюджеты мегапроектов, бюрократические издержки. Конечно, все это будет делаться постепенно, по мере исчерпания ресурсов.

– Но ведь остается глобальная экономика, которой вполне по силам помочь России?

– Действительно, по большому счету, надо обращаться к внешнему миру. Но проблема в том, что у зарубежных партнеров нет никаких мотиваций, чтобы увеличивать российскую конкурентоспособность. Если бы Россия стремилась стать членом ЕС, например, то у Евросоюза была бы мотивация наращивать нашу конкурентоспособность на внешних рынках. Но сегодня мы очень боимся зависимости, и этот страх присутствует в обществе, не только во власти. А на уровне независимого суверенного государства у России просто нет базы, на которой можно делать себя более конкурентоспособной страной, чем, скажем, Китай. У нас нет технологических ресурсов, нет инженерно-технической, научной школ, которые позволили бы менять экономику. В этом смысле самых лучших реформ, касающихся правоприменения, судов, политики, инвестиционного климата, будет все равно недостаточно. Чтобы куда-то продвинуться, нам нужны еще очень серьезные изменения в ментальности, нам нужно брать курс на бесстрашное присоединение к развитому миру. И только тогда Россия сможет занять свое объективное место в международном распределении труда.