– Театр – зимний вид спорта. Если открытие сезона в любом театральном коллективе – праздник урожая улыбок, объятий, показа похудевших фигур и запрещенного, но необходимого загара (стойко и давно сбор труппы в лексике творческой оседлости называется «иудин день»), то закрытие сезона – тусклый и вялый по ординарности денек, не сулящий ничего, кроме надежды на надежду в следующем сезоне. И все-таки… 15 июня – 80 лет Михал Михалычу Державину. Это – праздник!
Державин и я – это уже явление биологически-клиническое. Зрительское ощущение, что мы, как сиамские близнецы, живем на мягкой сцепке долголетней пуповины, ошибочно. Мы играем разные роли в разных спектаклях. У нас разные жены, семьи, разные внуки, разные машины, разные характеры – все разное. Очень много эстрадных и даже театральных пар распалось из-за того, что невыносимо так много времени проводить вместе. Или вот, например, конфликт: Карпов – Каспаров. У одного ужасный характер, у другого – еще хуже. Я уверен, что дело вовсе не в характерах. Просто, когда десятилетиями сидишь друг против друга, нос в нос, захочется убить.
С Державиным поссориться невозможно – он не дается, несмотря на мой занудливый характер. В редких, крайних случаях он говорит мне:
– Осторожней! Не забывай, что я – национальное достояние!
– Где? – спрашиваю я.
– В нашем дуэте.
Он послушен, но острожен. Он выходит на сцену с любым недомоганием – от прыща до давления 200/130.
Как-то он звонит мне днем, перед концертом, запланированным на вечер, и шепчет:
– Совершенно потерял голос. Не знаю, что делать. Приезжай.
Я приезжаю. Ему еще хуже. Он хрипит:
– Садись, сейчас Танька придет (Танька – это его сестра), найдет лекарство из Кремлевки.
А кремлевская аптека – потому, что женой Михал Михалыча в те времена была Нина Семеновна Буденная. Мы садимся играть в настольный хоккей. Михал Михалычу все хуже и хуже, Тани нет.
Он хрипит:
– Давай пошуруем в аптечке.
И вынимает оттуда огромные белые таблетки:
– Наверное, от горла – очень большие.
Берет стакан воды, проглатывает. У него перехватывает дыхание.
– Какая силища, – с трудом произносит Михал Михалыч, – пробило до сих пор…
Затем он начинает страшно икать, и у него идет пена изо рта. Я мокрым полотенцем снимаю пену.
– Вот Кремлевка! – сипит Михал Михалыч.
Тут входит Таня. Я говорю:
– Братец помирает, лечим горло.
И показываю ей таблетки. Она падает на пол. Оказывается, на упаковке на английском (которого мы не учили) написано:
– Пенообразующее противозачаточное средство. Вводится за пять минут до акта.
Он ввел и стал пенообразовывать. Ах, если бы я знал, что он предохраняется…
Наш дуэт с Державиным не узаконен, хотя нам однажды намекали на подозорительность взаимоотношений. Чтобы как-то зафиксировать наш союз, мы даже пытались создать партию «Шире, Держава», но не смогли ее официально застолбить из-за отсутствия четкой программы. У других партий, оказывается, она четкая.
Я в сложнейшем положении – вместиться в один текст с эмоциями о друге с 70-летним стажем стыдно, трудно и глупо. Требовать дополнительный объем – нахально. Поэтому ограничиваюсь глубоким радостным и благородным вздохом по поводу того, что мой молодой друг достиг 80-летия, а я перестал быть вечно старшим товарищем, и мы, наконец, превратились в ровесников. Ура!