Александр Ширвиндт поздравляет с юбилеем Михаила Державина

– Театр – зимний вид спорта. Если открытие сезона в любом театральном коллективе – праздник урожая улыбок, объятий, показа похудевших фигур и запрещенного, но необходимого загара (стойко и давно сбор труппы в лексике творческой оседлости называется «иудин день»), то закрытие сезона – тусклый и вялый по ординарности денек, не сулящий ничего, кроме надежды на надежду в следующем сезоне. И все-таки… 15 июня – 80 лет Михал Михалычу Державину. Это – праздник!

Державин и я – это уже явление биологически-клиническое. Зрительское ощущение, что мы, как сиамские близнецы, живем на мягкой сцепке долголетней пуповины, ошибочно. Мы играем разные роли в разных спектаклях. У нас разные жены, семьи, разные внуки, разные машины, разные характеры – все разное. Очень много эстрадных и даже театральных пар распалось из-за того, что невыносимо так много времени проводить вместе. Или вот, например, конфликт: Карпов – Каспаров. У одного ужасный характер, у другого – еще хуже. Я уверен, что дело вовсе не в характерах. Просто, когда десятилетиями сидишь друг против друга, нос в нос, захочется убить.

С Державиным поссориться невозможно – он не дается, несмотря на мой занудливый характер. В редких, крайних случаях он говорит мне:

– Осторожней! Не забывай, что я – национальное достояние!

– Где? – спрашиваю я.

– В нашем дуэте.

Он послушен, но острожен. Он выходит на сцену с любым недомоганием – от прыща до давления 200/130.

Как-то он звонит мне днем, перед концертом, запланированным на вечер, и шепчет:

– Совершенно потерял голос. Не знаю, что делать. Приезжай.

Я приезжаю. Ему еще хуже. Он хрипит:

– Садись, сейчас Танька придет (Танька – это его сестра), найдет лекарство из Кремлевки.

А кремлевская аптека – потому, что женой Михал Михалыча в те времена была Нина Семеновна Буденная. Мы садимся играть в настольный хоккей. Михал Михалычу все хуже и хуже, Тани нет.

Он хрипит:

– Давай пошуруем в аптечке.

И вынимает оттуда огромные белые таблетки:

– Наверное, от горла – очень большие.

Берет стакан воды, проглатывает. У него перехватывает дыхание.

– Какая силища, – с трудом произносит Михал Михалыч, – пробило до сих пор…

Затем он начинает страшно икать, и у него идет пена изо рта. Я мокрым полотенцем снимаю пену.

– Вот Кремлевка! – сипит Михал Михалыч.

Тут входит Таня. Я говорю:

– Братец помирает, лечим горло.

И показываю ей таблетки. Она падает на пол. Оказывается, на упаковке на английском (которого мы не учили) написано:

– Пенообразующее противозачаточное средство. Вводится за пять минут до акта.

Он ввел и стал пенообразовывать. Ах, если бы я знал, что он предохраняется…

Наш дуэт с Державиным не узаконен, хотя нам однажды намекали на подозорительность взаимоотношений. Чтобы как-то зафиксировать наш союз, мы даже пытались создать партию «Шире, Держава», но не смогли ее официально застолбить из-за отсутствия четкой программы. У других партий, оказывается, она четкая.

Я в сложнейшем положении – вместиться в один текст с эмоциями о друге с 70-летним стажем стыдно, трудно и глупо. Требовать дополнительный объем – нахально. Поэтому ограничиваюсь глубоким радостным и благородным вздохом по поводу того, что мой молодой друг достиг 80-летия, а я перестал быть вечно старшим товарищем, и мы, наконец, превратились в ровесников. Ура!