В театре Улан-Удэ сыграли спектакль-квест по роману Достоевского

В программке спектакля «Преступление и наказание» Русского драматического театра имени Бестужева нам обещают «возможность, словно на машине времени, перенестись внутрь романа». Звучит это обязательство, прямо скажем, настораживающе: машина времени, которая переносится внутрь литературного произведения, способна напугать даже придумавшего ее Герберта Уэллса. Но, к счастью, театр решительно ни в какое прошлое нас не перемещает, «внутренности» романа Федора Михайловича остаются непотревоженными. В действительности, нам предлагают нечто более увлекательное – настоящее путешествие по театру. По реальным помещениям и закулисным пространствам ГРДТ имени Бестужева. Но и по театральным штудиям «Преступления и наказания».

90 зрителей делятся на шесть групп, каждая движется по своему маршруту, изредка сталкиваясь с другими в узких коридорах. К каждой группе приставлен свой Вергилий – артист, одетый в костюм дворника XIX века. И с ним зрители проходят по отремонтированным залам фойе – по летней веранде и зимнему саду, по залу для прессы. И приходят к выгородкам-комнатам - Свидригайлова, Катерины Мармеладовой, Сонечки, или спускаются в залу трактира, где в свой последний запой ушел бедняга Мармеладов.

Режиссер-постановщик Сергей Левицкий выбрал из романа Достоевского узловые сцены, которые артисты так любят брать для сольных эстрадных выступлений: сцена Дуни и Свидригайлова, исповедь Мармеладова в трактире, объяснение Раскольникова с Соней, смерть Мармеладова, объяснение семьи Раскольниковых с Лужиным.

Артисты же Русского театра (а в постановке занята вся труппа) стилистически тонко и разнообразно играют не столько героев Достоевского, сколько именно актеров русского драматического театра, играющих героев Достоевского.

Скажем, все четверо (очень разных по фактуре) исполнителей роли Раскольникова снабжены практически одинаково взлохмаченной шевелюрой, наделены бледностью и горящими глазами («юноша бледный со взором горящим»)… Все Сонечки что-то застенчиво теребят в руках. И так далее. И эта подчеркнутая преувеличенная архаика приемов исполнения прекрасно гармонирует с музейной достоверностью интерьеров каждой из комнат, любовно воссозданных сценографом Вадимом Бройко.

В выделенных пространствах - зрители то стоят на пороге места действия, то подглядывают сквозь щели стен, - стоит мебель небогатых доходных домов позапрошлого века. Каждая вещь тут имеет свою историю: и парадные канделябры на пять свечей в комнате Свидригайлова, и жалкий грошовый подсвечник на обшарпанном комодике в комнате Сони. За каждой скатеркой в доме старухи-процентщицы стоит житейская история не менее горестная, чем за пропитыми мужем чулками Катерины Ивановны.

В питейном зале посетителям-зрителям предлагают занять места за столиками и заказать чаю, морсу или водочки. И уже за рюмкой выслушать горестные сетования на судьбу Мармеладова-Леонида Иванова. Глядя на преувеличенную жестикуляцию и повадки старого комика этого Мармеладова, можно в очередной раз задуматься о неистребимой жажде дурного актерства, живущей во всех героях Достоевского. О преувеличенной экспрессивности их жизненных жестов. Об их постоянной тяге к рисовке на любой публике.

Так, Катерина Ивановна-Светлана Перевалова искренне горюет над умирающем мужем, но и острым взглядом подмечает каждого вошедшего и требует оценить тяжесть горя несчастной вдовы. Соглядатаи за чужою страстью-душою, мы, зрители, иногда смущенно отводим глаза, понимая всю неуместность своего присутствия в высшие минуты жизни.

Вот Свидригайлов-Олег Петелин (одна из лучших актерских работ в спектакле) объясняется с Дуней-Светланой Полянской. Он склоняется к ней, и видно, как подрагивают руки, как сужаются зрачки, как под сюртуком судорожно вздымается грудь… Сильный мужчина последним рывком воли отстраняет себя от такой желанной и такой далекой девушки и, что-то в себе непоправимо сломав, встает у противоположной стены: «уходите скорее, иначе я за себя не отвечаю».

Мечется по комнате убитой старухи Раскольников-Петр Прозоровский, и слышно, как его сердце бешено стучит в такт ударом в хлипкую дверь на железной цепочке. И звучат голоса: «Надо бы дворника кликнуть, дверь ломать. Ты посторожи!».

…В финале все шесть групп воссоединяются в зрительном зале театра, а все исполнители выходят на кажущуюся бесконечной сцену. Каторжники – мужики и бабы – становятся свидетелями и участниками преображения убийцы… Звучат финальные строки Достоевского о воскрешающей силе любви и страдания. Раскольников прошел свой путь познания и бродяжничества, слабым отголоском которого и был предложенный театром квест.