Академик РАМН, профессор Московской медицинской академии имени Сеченова Павел ВОРОБЬЕВ:
– В день самой катастрофы я отмечал свой день рождения в Москве. Как и все – ничего не знал. Потом новость стали передавать по телевидению. А уже через пару дней я дежурил в больнице №7. Как раз тогда к нам вначале стали поступать иностранные туристы, а вскоре и первые жители Припяти. В Киеве были туристы в тот день. Их на автобусах перевозили в Москву и здесь проводили дезактивацию перед отправкой на родину.
С жителями Припяти все интереснее. Их эвакуировали в Киев, а они уже сами ехали на поездах, в основном к родственникам. Их отлавливали на вокзалах и привозили к нам. Людей помещали в специальный отдельный корпус больницы и лечили там.
Поступивших мы в первую очередь мыли, тщательно проверяли на излучение. Отбирали все вещи, но какие-то ценные, например драгоценности, люди мыли сами. Мы, врачи, делали анализы крови, осматривали, разговаривали, узнавали, кто где был, куда ходил, какие симптомы. Если появлялись симптомы лучевой болезни – переправляли в больницу №6. Тех, у кого обнаруживались симптомы лучевой болезни, было мало, может, человек десять. Но дозы были у всех, просто не очень большие. В основном были пострадавшие от бета-излучения: ожоги химические, покраснения.
Специалистов в те годы по лечению болезней, связанных с радиацией, фактически не было. Так получилось, что мой отец руководил клиникой лучевой болезни в больнице №6 (Андрей Воробьев – академик РАМН и РАН, специалист по онкогематологии и радиационной медицине, первым дал полноценное описание патогенеза лучевой болезни. – «НИ»). Я был тоже специалистом, но теоретическим. Стал практическим. А так в патологиях разбирались человек 10–15 в стране. В основном они работали в шестой больнице с тяжелыми пациентами. К нам двое специалистов просто приехали, провели занятие, показали, как и что делать. Что касается катастрофы – я все знал с первых дней, разговаривал с инженерами АЭС. Поэтому было понимание, что лучевой болезни быть не должно у прибывающих к нам людей, а надо лечить ожоги от радиоактивной пыли. В целом наша задача была – помыть, дезактивировать, очистить и отпустить домой.
Позже, когда я обработал кривые крови, увидел, что даже малые дозы облучения отражаются на уровне лейкоцитов в крови, но за ночь все доказательства исчезли с моего рабочего стола. Очень тогда меня это удивило.
Также в те первые недели после катастрофы я впервые столкнулся с благотворительностью и зарекся к ней иметь отношение. При раздаче одежды люди требовали себе хороших костюмов, писали, что они были разодеты в пух и прах, искали выгоду. Осуждать мне никого сейчас не хочется.
Один из ликвидаторов аварии Николай ВОЛКОВ:
– Я в те дни, когда произошла катастрофа, жил в Ярославле, работал на заводе. О том, что произошло, через два дня только увидел заметку в газете, очень краткую. Писали: был взрыв, погибли два человека. Уже потом меня отправили через военкомат на ликвидацию аварии. Работал там в 50 метрах от взорвавшегося реактора. Все видел своими глазами. Нашей задачей было убирать зараженную землю и очищать охладительные бассейны. Техники не было, работали вручную, лопатами. Все потом собиралось в контейнеры, которые затем увозили и где-то закапывали. Я был командиром отряда, следил, чтобы люди вовремя сменялись, каждые несколько минут, и не получили больше установленной дозы облучения. Многих, работавших со мной, уже нет в живых.
Писатель, один из первых журналистов, оказавшихся на месте чернобыльской аварии, Владимир ГУБАРЕВ:
– Тогда я был редактором газеты «Правда» по науке. В этот день, 26 апреля, я сидел и писал сценарий будущего фильма про пожар на атомной станции. Меня как редактора по науке «Правды» очень волновала ситуация, связанная с атомной энергетикой. Я изучал эту область, был на многих атомных станциях. В тот день, 26 апреля, в субботу, я был на 72-й странице сценария. Мне казалось, что я выдумываю самые страшные вещи. Приблизительно в 12 часов дня я узнал, что случилась авария. Конечно, я сразу позвонил в Киев, специалистам, сделал все, чтобы поехать на место катастрофы. Впервые я попал в Чернобыль 28 мая. Далее я побывал везде – и на станции, и в зоне, и много где еще. Там я понял: все, что мне в сценарии казалось очень страшным, оказалось полной ерундой по сравнению с действительностью. Этот сценарий я выбросил и забыл навсегда.
Наталия ТАЛАЛОВА, жила в день аварии в городе Сумы на северо-востоке Украины:
– Я в 1986 году училась в Сумах в десятом классе. Людям тогда ничего не говорили. Отец тогда преподавал в артиллерийском училище и примерно знал, о чем идет речь. Однако никто не сказал, что нужно делать, есть. Все майские праздники мы проходили на парады и пикники с одноклассниками. А вот мой муж из Швейцарии помнит – им сразу сказали, что есть и как себя вести. Последствия стали ясны потом: в областной детской больнице у нас сначала открыли отделение гематологии на 10 коек, потом на 40, а когда я там работала, места были всегда заняты детьми с лейкемией.
Читайте также:
«Всё, что представлялось страшным, оказалось ерундой». Россияне почтили память жертв чернобыльской катастрофы.
«Опасность остается». На Украине вспомнили о жертвах Чернобыльской катастрофы.