Главное, что обсуждают почти все посетители экспозиции, – это совсем не «Городок» Малевича, ранний и полуреалистический пейзаж из Саратова, и даже не «Пожар» Розановой из Ельца, почти апокалиптическое видение, только недавно вновь обретшее своего автора. Все обсуждают, как тут висят картины. А висят они крайне вызывающе: в одном зале-комнате с потолка до пола на трех стенах уместилась сотня привозных раритетов. Чтобы нормально рассмотреть Машкова или Лентулова, приходится сильно задирать голову, ну, или отходить на несколько метров от стены. Дизайнеры утрировали худший кошмар советских музеев – куча холстов, повешенных словно фотообои.
В качестве обоснования столь смелого шага у кураторов есть два остроумных аргумента: именно так и висели картины на первых выставках авангардистов (от «Бубнового валета» до малевичевского триумфа с выставкой «0,10»), друг над другом. Кроме того, хотелось создать образ некоего зала ожидания, где сгрудились произведения-пассажиры, готовые отправиться в дорогу. Когда-то их перевозили из центра на периферию, чтобы пополнить новыми формами (распределением по городам нового искусства занимались Кандинский и Родченко). Теперь везут назад, чтобы освежить наши знания об авангарде.
Есть, впрочем, еще один момент, который повлиял на общий вид экспозиции. Это не просто выставка – это попытка исследования и систематизации. Ради того, чтобы тебе показали нечто целое, которое можно окинуть одним взглядом, а не просто набор имен и названий, можно примириться и с болью в шее, и с трудом различимыми изображениями в верхних рядах. Давайте будем честны сами с собой: мы что, часами вглядываемся в живописные образы на выставках (как Ромен Роллан глядел на «Троицу» Рублева)? Секунд 20–30, как подсчитали вездесущие британские ученые. Кино учит быстрой смене кадров. Но часто ли с выставки мы уходим с пониманием сути вещей, с обретением нового ракурса или хотя бы нового подхода? Почти никогда. То, что сделано в Еврейском музее, по меньшей мере, заставляет задуматься.
Здесь, конечно, стоит сказать о роли личности в музейной культуре. Перед нами очень личный, авторский проект замечательного ученого Андрея Сарабьянова. Совсем недавно он выпустил монументальную «Энциклопедию авангарда», которая и стала своего рода матрицей для выставки. Путь энциклопедии был такой: сначала вышли две книги, посвященные биографиям художников, а потом уже появились тома, где рассказывается о течениях, терминах и явлениях.
Точно так же и на открывшейся выставке: сначала привезли громкие имена, а потом распределили картины по группам в соответствии с каким-нибудь направлением: от символизма до кубизма. Так что, обозревая кусок стены, мы можем сразу понять, где тут «цветопись и беспредметность» (самые дорогие картины Малевича, Кандинского, Поповой), а где «сезанизм».
Это, конечно, самый уязвимый момент всей затеи – как бы кураторы ни старались выстроить логическую цепочку развития авангарда, реальные произведения никак не укладываются в научную схему. Мало того, что одни и те же художники «кочуют» из одной группы в другую (Михаил Ларионов отметился почти во всех стилях), так еще и развитие происходит какими-то рывками и откатами. Зрителю было бы приятно увидеть, как из реализма рождается абстракция. Но на деле эта самая абстракция (супрематизм, композиции Кандинского и «Распыление цвета» Розановой) вклинивается между Шагалом и сезанизмом Кончаловского.
А завершает эволюцию очень спорный раздел про кубизм – его бы следовало назвать «пикассоизм», – где собраны откровенно разномастные вещи (от городских пейзажей Розановой до явно матиссовских фигур Юстицкого). Но в любом случае ценность собирания разбросанных вещей, которую воспели все критики, перевешивает все нестыковки в теории. Тут особенно явственно понимаешь, что будущее – за частными и смелыми инициативами, за которыми стоит куратор с интересным научным багажом.