Чтоб душа развернулась и попросила накатить

Читаем список на афише: Лолита, Александр Новиков, Татьяна Буланова, Александр Розенбаум, Тамара Гвердцители, «Лесоповал», Вячеслав Добрынин, Александр Маршал, «Хор Турецкого», Денис Майданов, Таисия Повалий, Вилли Токарев, Стас Михайлов, Александр Буйнов, «Любэ», Елена Ваенга, Юрий Антонов, Анатолий Полотно, Кристина Орбакайте, Сергей Трофимов, Михаил Шуфутинский, Олег Газманов и др. Странная компания – что объединяет этих людей, кроме того, что они поют? Ответ прост: все они участвуют в гала-концерте «Шансон года», который вскоре пройдет на одной из престижных площадок столицы. Из этого перечисления становится понятно, что «шансон» – это давно уже не синоним «тюремной песни», как по инерции думают многие. А вот что такое нынешний «русский шансон» и чем он отличается от старого «блатняка»?

Корни жанра можно найти еще в старинных песнях каторжников, а также музыке времен нэпа, эмигрантских балладах и дворовых хулиганских песенках под гитару. Мы не будем в это сильно углубляться, но не можем не заметить, что в застойные годы запрещенные песни слушали более-менее все, в том числе и творческая интеллигенция, и инженерно-технические работники. На кассеты полуподпольно переписывались как «Машина времени» с «Динамиком», так и Высоцкий с Северным, не говоря уже об эмигрантах. Почти никто из исполнителей «блатняка» не сидел (разве что по экономическим статьям), и их песни чаще всего представляли собой стилизации под эту «эстетику». Кроме кусочка «Мурки» в фильме «Место встречи изменить нельзя», подобные песни нельзя было услышать из официальных источников, и тут срабатывал эффект запретного плода. К тому же слушать нестандартные тексты было попросту интересно – авторы-исполнители открывали языковые и смысловые пласты, не имевшие ничего общего с официозной эстрадой.

Когда в 1990-е разрешили всё, кто-то этим воспользовался, наладив производство «блатных» проектов и альбомов, но качественный состав аудитории подобной музыки сильно пострадал. Дурно стилизованных под уголовные песен стало так много, что слушать их могла только самая простодушная публика, близко к сердцу принимавшая сюжеты про «суку-прокурора». Даже у группы «Лесоповал», созданной Михаилом Таничем, чтобы воспевать свой тюремный опыт, главным хитом остался «Я куплю тебе дом» («А белый лебедь на пруду...»), который многими воспринимается как пародия на всю эту культуру гипердушевных песен. В то же время появился термин для обозначения жанра: всякие «городские романсы» не прижились, «блатняк» воспринимался негативно, зато «русский шансон» прозвучал идеально. И хотя некоторые барды до сих пор жалуются, что красивое слово «шансон» (в переводе с французского «песня») узурпировали представители «низкого» жанра, изменить эту ситуацию уже не получится.

Появившееся в начале нулевых годов «Радио Шансон» стало старательно крутить Шуфутинского, Новикова, «Лесоповал» и Токарева, пользуясь грандиозным успехом среди таксистов. Рейтинги были серьезные, но быстро выяснилось, что при таком подходе шансов на расширение количества и качества аудитории нет. И тогда «Шансон» стал самой мультиформатной радиостанцией в FM-диапазоне: под термин из названия подходила и ретро-эстрада, и дворовые песни, и КСП, и даже Ирина Богушевская, которую другие станции вообще не крутили. Но для привлечения, извините за выражение, интеллигенции это не помогло: ради одной Богушевской слушать пять условных Шуфутинских – такая игра не стоила свеч для людей, умеющих пользоваться автомагнитолой.

В итоге новой стратегией «Радио Шансон» стало привлечение «ширнармасс». Когда выяснилось, что публика не хочет все время слушать о «тюрьме и воле», расширение формата пошло за счет доступных и понятных «песен о людях». Очень кстати пришлись новые исполнители – Стас Михайлов с крайне доходчивыми песенными признаниями в любви, Елена Ваенга, объединившая в своем творчестве эстраду, романс и женский рок, и др. Сначала их пытались обозначать неуклюжим термином «постшансон», но потом необходимость в приставке отпала – у новых шансонье появились десятки своих подражателей, а шансоном, если послушать десять минут эфира радиостанции или перечитать афишу концерта, теперь считаются очень простые и понятные песни, написанные крупными мазками и не требующие от своего слушателя никакого культурного бэкграунда. Неважно, про друга там поется, про любимую женщину или про прокурора (куда же без него) – все направлено на самые примитивные реакции, на то, чтобы у аудитории душа развернулась и, может быть, попросила выпить. Даже в рифмы «кровь – любовь» и «тебя – меня» новые (и держащие нос по ветру старые) шансонье не вкладывают никакой иронии.

Многие поп-артисты тоже обнаружили у себя в репертуаре подобные незамысловатые песни – и заслужили приглашение на «Шансон года». Забавно, что пару лет назад один из артистов с этой афиши доказывал мне, что употреблять слово «шансон» в отношении него нельзя, и буквально на пальцах объяснял, из каких жанров складывается его музыка. Интересно, на концерте «Шансон года» он повторит это со сцены?

Автор – музыкальный обозреватель «НИ»