Наводнение в окне

Автор «Всадника», советский постановщик Ростислав Захаров, богатой хореографической фантазией не обладал. Из арсенала классики он использовал небольшую – и к тому же тиражируемую – часть. Но мыслил Захаров адекватно установкам партии и правительства: «На сцене – как в жизни».

Что в жизни не бегают на кончиках пальцев и не крутят фуэте, адептов «социалистического реализма» все же смущало. Потому важнейшие коллизии решались «правдоподобной» пантомимой, а в надлежащих местах, где плясать как бы можно и нужно (народное гулянье, свадьба, бал), возникал танец. Балетная условность слегка торжествовала разве что в любовных дуэтах, когда любимую женщину, много «щебетавшую» пуантами, ее прыгучий – от избытка чувств – герой по двадцать раз вздымал к небу в приступе патетики или нежно придерживал ручкой в стотысячном арабеске.

Смекалов, обращаясь к «Медному всаднику», жесты слегка приуменьшил, а количество танцев увеличил. Все-таки не 1949 год на дворе. Новые вставки в своем роде образцовы: хореограф, уважая предшественника, словно задался целью не выйти за его уровень. Правда, есть цитаты из «Жизели», с романтическими героями которой отождествляются герои «Всадника». И есть концепция, по которой рассказ девятнадцатого столетия о прошлом ведет восторженный Евгений в канун наводнения 1824 года. А у восторга глаза велики.

При поднятии занавеса «видео-Петр» с красиво развевающимися волосами отечески смотрит вдаль, прозревая наглядные будущие дворцы на невской набережной и готовясь прорубить окно в Европу. Медный всадник почти всегда повернут к залу спиной и лошадиным задом. Это царь нас всех опережает, а мы – за ним, объясняет Смекалов.

В балете пьют «кубок большого орла», по-хозяйски рассматривают глобус, маршируют в мундирах, вяжут чулок и курят трубки. Вручают верительные грамоты, дают кукольные представления, бегают с веслами в руках, прыгают в обруч, крутят шарманку, таскают «гранитные» блоки. Раскатывают тесто, поют «Соловей-пташечка», гадают на картах и по-балетному ритмично стирают белье.

Основатель города – уже во плоти и крови – отечески простирает руки и показательно отрезает бороду, в то время как «птенцы гнезда Петрова» (есть такая группа персонажей) трясут нужным царским указом. Сытый, хорошо одетый народ в красных сапожках, горячо поддерживая строительство Петербурга, выделывает «дробушки» и «ковырялочки». Заморские голландцы косолапо переваливаются в широченных штанах. Участники ассамблеи тянутся в менуэте.

Вымазанный коричневой краской Арап Петра Великого в среде богатых дамских платьев (они в шесть кило веса!) ухаживает за Царицей бала (улыбчивая Анастасия Колегова). Подруги Параши (безмятежная Анастасия Матвиенко) водят нескончаемый хоровод. Обезумевший Евгений (нежный Александр Сергеев) на фоне стройки Исаакия истерически хохочет и грозит кулаком царскому памятнику, который – спасибо 3D-технологии – грозно нависает огромным лошадиным копытом.

Сценограф Андрей Севбо, чей девиз – «избегать города-открытки», почти отменил помещения и вынес действие на приморский воздух со стройками. Но отчего из спектакля исчез домик Параши, оставив от себя лишь калитку в заборе, ведущую в никуда? Почему комната Евгения напоминает щелястый сарай? Как могло случиться, что легендарное захаровское наводнение, красочно описанное в воспоминаниях современников, фактически свелось к пляскам живых «волн» с рукавами-тряпками?

А ведь Глиэр писал для этого эпизода музыку, дотошно расспрашивая Захарова, какие именно предметы будут крутиться в водовороте. Получившийся компромисс между старым «реализмом» и новой городской «метафизикой» весьма странен. В финале метафизика усиливается: высохший город чистят от обломков, символические горожане в разгар белых ночей несут цветы к Медному всаднику, а душа вечного Евгения встречается с вечной Парашей, кружащейся на петербургском мостике.

Зачем вообще возрождать «Всадника»? Хореографию никто не назовет шедевром. Музыка – сборище уютных вальсов, народных песен и бодрых галопчиков – не такого рода, что хочется драться за каждую ноту. Если вам нужны пушкинские герои на сцене – найдите яркого современного хореографа, который смог бы сделать что-то нетривиальное с пушкинской темой «человек и стихия», будь то стихия природы или порыв государственной воли.

Но обещал же Валерий Гергиев академику Лихачеву восстановить ТОТ спектакль! Да, в него внесены изменения. Но не зря Смекалов говорит, что спектакль заинтересует «гостей города». Это во многом правда. Кто любит прошлое как туристический лубок, тому понравится «Медный всадник».

Похоже, главной причиной реанимации стала ностальгия по прежней эстетике. Что-нибудь музейное, простое, возвышенное. И с литературным посылом «танец не самоцель». Образ прекрасного, любимого Петербурга, данный в панораме истории, кукольный, как матрешка с лотка, и личная жизнь героев со всеми пластическими шаблонами – именно это и будет хитом.