Режиссер Марина Брусникина

– Марина, за почти 15 лет режиссерского стажа вы сделали несколько десятков спектаклей на лучших площадках страны. Но качественно новый этап вашего творчества начался два года назад со спектакля «Лада» в РАМТе – вы это ощутили?

– Сама я не ощущаю качественного скачка, живу в своей реальности, много работаю – гораздо больше, чем вы можете увидеть. В том числе регулярно делаю поэтические и тематические вечера в МХТ и дипломные спектакли в Школе-студии МХАТ. И для меня лучшим, что я поставила, был «Гамлет» на райкинском курсе. Идет постоянный поиск, накопление, разнообразие жанров. Я бесконечно люблю стихи Тимура Кибирова, мы их часто читаем со сцены в проекте МХТ «Круг чтения». Меня удивило, что он написал прозаическое произведение – «Ладу», и что эта проза как бы не кибировская. Мы привыкли его воспринимать как постмодерниста, с достаточной долей сарказма и цинизма, а тут про деревню, нежность, человечность, поиск счастья и света – в сопровождении ироничных комментариев. И когда меня позвал Бородин, на Кибирове мы сразу сошлись. Я так хохотала, когда читала!

– А мне казалось, что вы, скорее, плакали над этим произведением, как, впрочем, и почти над всем материалом, который воплощаете на сцене...

– Я часто сталкиваюсь с оценкой «трогательно» и «сентиментально» в отношении вещей, которые ставлю. Ненавижу эти слова! Но у Кибирова в «Ладе», конечно, есть трагические нотки, притом что произведение светлое и радостное. Я представляла себе, что человек, находясь в глубокой депрессии, пытается, создавая такое произведение, вытащить себя за уши. Наверное, и мне свойственно трагическое восприятие мира. Я так ощущаю реальность – с болью. Периодически впадаю в депрессии. От быстротечности. От того, что осталось мало времени. Ведь мне только вчера было двадцать. Вчера! Время так спрессовано! Даже сто лет – это мало. От ощущения рока – то есть от понимания, что по большому счету мы ничего не можем – есть нечто, по отношению к которому мы все очень маленькие.

– Вы уже много лет являетесь помощником худрука МХТ, но в нынешнем сезоне все ваши премьеры – на других сценах. Вам захотелось поработать с новыми актерами?

– На другие сцены иду, когда зовут и когда удается найти интересный материал. Алексей Владимирович Бородин звал меня лет шесть – я просто не могла найти время. Неожиданно позвонил Александр Коршунов, посмотрев мои спектакли, – очень уважаю его и отказать не могла. Понимала, что в «Сфере» начинается что-то новое, и – там ведь такой «театральный» театр – хотелось принести туда что-то документальное, живое. Дмитрий Брусникин посоветовал мне роман Антона Понизовского, упоминание о котором было в одной из рецензий на спектакль «Бесы». Огромный роман я проглотила за ночь: Понизовский собрал реальные истории людей, но сделал не просто вербатим, а придумал четверку вымышленных героев-мажоров, которые в горнолыжном отеле в Швейцарии несколько дней просматривают и обсуждают интервью одного из их компании с рядовыми россиянами. А сейчас репетирую в «Современнике» спектакль о послевоенном времени под названием «Скажите, люди, куда идет этот поезд…» по пьесе Анны Батуриной, ученицы Коляды.

– Пьесы учениц Николая Коляды вошли и в вашу последнюю премьеру в РАМТе – «Кот стыда». Но вот третий сюжет спектакля – «бабушка приехала из деревни и полностью изменила жизнь семьи» – современной драматургией просто измучен...

– Вы не первая, кто так говорит. Я сначала нашла «Март», потом очень необычную пьесу «Кот стыда», и спектакль получался слишком экспериментальным для РАМТа. Когда мы начинали, нам даже грант не дали – сказали, что там слишком много мата и чернухи (хотя там ничего этого совсем нет). Поэтому нужна была история, которая устроила бы всех тех, кого не устроили первые две. И вот эта последняя пьеса показалась мне более ординарной и привычной для зрителя, смешной. Это я рассказала о том, что говорил мне рассудок. А сердце… Я сама так выросла – обо всем узнавала из рассказов бабушки: про похороны Сталина, как немцы подходили к Москве... – бабушка была невероятная рассказчица! И когда, читая пьесу «Ба», я дохожу до бабкиных монологов, я понимаю, что это совсем не банальная форма. Единственно важно – ее нельзя ставить как антрепризу! Это не комедия «Бабушка приехала!»

– Как пришло в голову ставить историческую повесть Андрея Платонова «Епифанские шлюзы» – на совсем не театральную, «производственную» тему: о мытарствах английского инженера на стройке в русской провинции петровских времен?

– Директор «Табакерки» Александр Стульнев давно хотел, чтобы эта вещь была в репертуаре, предлагал Карбаускису, но тот тогда выбрал «Счастливую Москву». Я прочла повесть – и не смогла отказаться. Сразу было ясно, что это надо просто прочитать со сцены – не дай бог тут играть петровскую эпоху, кафтаны надевать. Замечательный художник Коля Симонов предложил сделать просто школьный класс – и я поняла, что надо делать публичный анализ произведения: вначале кажется, что нас это не касается, а постепенно вникая, понимаешь в конце, что это касается всех. А когда начала работать с юными актерами, смогла оценить, насколько их это не касается! В эпоху последних школьных реформ выросло поколение, которому все это неинтересно. Ученики колледжа Табакова совсем иначе воспитаны, нежели студенты Мастерской Брусникина.

– В чем разница?

– В Мастерской их воспитывают на документальном кино, заставляют выходить на улицы, разговаривать с людьми, смотреть определенные фильмы и читать определенные книги, а не жить в замкнутой системе Станиславского: «Вот у нас Островский...». Ребята из колледжа, кроме мастерства, мало чем успевают заниматься, что-то читать – у них ведь еще общеобразовательная программа. Хотя они замечательные – актеры, занятые в спектакле, из которых трое еще не закончили колледж, а четверо закончили и приняты стажерами в «Табакерку». Мне такие и были нужны! Для меня Платонов – бог, а для них он никто. У нас на сцене по стенам класса висят портреты писателей-вольнодумцев, но дети не узнавали даже портреты Солженицына и Цветаевой.

– Вы преподаете в Школе-студии МХАТ, но не на курсе Дмитрия Брусникина. Хотя поставили там несколько спектаклей и проектов – «Наташину мечту», «Врубаем Высоцкого», «Душеполезный концерт». Почему?

– Я прихожу на курс Брусникина, только когда нужна моя помощь. Очень не люблю семейственность, знаю, что, если муж – руководитель, а жена – рядом, она может настроить и перенаправить его как угодно. Когда я вышла замуж за Брусникина – это было на первом курсе института – наш ректор, Вениамин Захарович Радомысленский, узнав, что я собралась замуж, пригласил меня к себе и сказал: «Девочка, что ты делаешь? Ты пойми, что в творческой паре только один становится звездой!» Для него было очевидно, что Дима звездой станет, а за меня он боялся. Надо «состаиваться» отдельно, независимо друг от друга!

– Год назад появилась информация о том, что Мастерская Брусникина обрела свой дом – в клубе Русакова, как резидент театра Виктюка. Но сегодня спектакли Мастерской можно встретить где угодно, только не там. Где же теперь дом у Мастерской?

– Коллектив Мастерской сложился уже в ходе работы над спектаклем «Это тоже я», который сегодня идет на сцене «Практики», – в конце первого курса. Уже тогда на этот спектакль набивалось столько зрителей, что играть было негде! Департамент культуры сделал все возможное и нашел вариант – договорились с Людмилой Рошкован, и она приняла выпускников Брусникина в свой театр «Человек» как резидентов. Но площадка там очень маленькая, не все постановки можно туда перенести. Людмила Романовна остается художественным руководителем, Брусникин – заместитель, никто никого не ущемляет. Хотя все не просто.

– У вас не бывает минут отчаяния оттого, что нынешние студенты и молодые актеры, с которыми вы в основном работаете, резко отличаются от студентов вашего поколения?

– Никогда! Люди, которые не знают, кто такой Тарковский, оказывается, так хорошо пишут – мы так никогда в жизни не умели формулировать! Потому что – соцсети, смс... Даже если человек не знает, кто такой Феллини, он может быть более непосредственным и готовым к открытиям, чем я в свое время. Глубоко уверена, что человек не меняется вообще. Только поэтому я могу воспринимать Пушкина или героев «Войны и мира» как современников. Да, я, может, о чем-то знаю больше, чем они. Но ведь скоро это изменится! А в моем поколении есть люди, которые от меня намного дальше, чем нынешние семнадцатилетние.

СПРАВКА «НИ»