Красота требует женщины

Начальная строчка из Беллы Ахмадулиной «Я вас люблю, красавицы столетий», которая дала название выставке, настраивает на идиллический и восторженный лад. Но тот, кто потрудится дочитать стихотворение до конца, услышит в этой фразе немалую иронию. Какие уж там «красавицы», когда на деле приходится быть «чудовищем бесполым»! И вообще умной женщине выглядеть «красавицей» – значит сделать шаг назад: «Я выбираю, поступясь талантом, стать оборотнем с розовым зонтом».

Примерно то же самое обычно происходит с женскими портретами Анатолия Зверева. Поначалу они очень впечатляют. Но на втором десятке «губок-бантиков» (выражение Владимира Немухина) начинаешь испытывать легкое охлаждение к очевидной зверевской уловке – заставить модель нравиться самой себе. В этом смысле сотни женских портретов, созданные как с искренней симпатией, так и ради «подкупа» приютившей хозяйки дома, могут слиться в неразличимую массу «зверевских женщин». Миловидных, но не более того. Именно с этим опасным материалом пришлось иметь дело куратору выставки Полине Лобачевской и директору музея Наталии Опалевой. К их чести, они нашли тройку противоядий от салонности и cлащавости.

Первым освежающим ходом стало противопоставление «красавиц» Зверева тому образу женщины, который к 1950–1960 годам создала сама советская реальность. Это сделано в фильме на третьем этаже экспозиции. Без нажима, но явственно заявлено: Зверев открыл новый идеал женственности – изысканный аристократичный, тонкий, эмоциональный, ранимый… В качестве зримого доказательства напротив экрана расположены портреты героинь, оставивших восхищенные воспоминания о зверевских сеансах. Не сказать, чтобы эти воспоминания говорили нечто новое о картинах, но в самой восторженности, с какой они отвечают на фразу художника «Садись, детуля, я тебя увековечу!», чувствуется та «пригожесть и гордость», «смех и лепет», по которым тосковала Белла Ахмадулина и ее современницы.

Еще один неожиданный прием для Зверева – сопоставить его портреты с образцами мирового искусства. На втором этаже между зверевскими картинами возникли экраны, на которых из темноты выплывают женские лики древности, Ренессанса, XIX века и эпохи модерна. Удивительно, что Зверев сам дал для таких «параллелей» веский повод, написав в 1960 году стихотворный трактат обо всех любимых живописцах, начиная с Боттичелли и заканчивая Матиссом и Пикассо. Наконец, первый этаж – это «Мгновения» – графика с типичным для этого художника сочетанием меткости линии и эмоциональной размашистости.

Здесь стоит сказать о важном свойстве женских портретов Анатолия Зверева, одновременно и негативном, и выигрышном. Все они эскизны, мимолетны, в них нет той основательности и программности, которая еще встречается в автопортретах (главным образом, ранних). В этом их недостаток – здесь не выделишь вершин, не вычитаешь авторскую мысль и не отыщешь глубокую идею. Но тут же и плюс – эти мысли и идеи сюда можно привнести с помощью выставочного проекта. Что с виртуозностью демонстрируют «Красавицы столетий». Ведь по большому счету эта выставка не о женщинах, не о красоте и даже не о женском портрете. Она о стихии творчества, для которой портрет – лишь повод, о мире искусства, где художник сливается с моделью, а куратор XXI века подхватывает их диалог, о свободной игре линий и красок, которая напоминает зрителям о том, что остается в веках («клад бытия»), а что уходит вместе с бытом.