Posted 20 марта 2016,, 21:00
Published 20 марта 2016,, 21:00
Modified 8 марта, 02:12
Updated 8 марта, 02:12
Как у многих «За рекой в тени деревьев» был любимым романом в старших школьных классах. Покалеченный, обреченный, не сдающийся неотразимый американский полковник. 19-летняя красавица – графиня – венецианка Рената. Их обреченность друг другу. Квадратные изумруды от пра-пра-пра-пра-пра-бабушки, которые она дарит возлюбленному, чтобы он иногда их трогал израненной рукой. Последнее свидание, последнее «прощай». Образ любви, которую автор сравнивает с венецианским мостом – две половинки намертво соединены цепями, но не касаются друг друга.
…Спектакль Дмитрия Крымова начинается в пустом атриуме, на черном полу которого разбросаны поломанные зонтики, скомканная бумага, обрывки полиэтилена и веточки красных гвоздик. Несколько серьезных юношей и девушек в белых куртках, вооружившись современными воздуходуйками, аккуратно чистят площадку (она же венецианская площадь), над которой звучит томительное «Casta diva». Роскошная женщина в бигудях, шелковом халате и с огуречной маской на лице выводит рулады и советует уборщикам поторопиться с возведением трибун и установкой стульев. Венеция оказывается городом и женщиной одновременно. Последним любимым городом и последней любимой женщиной.
Под «Casta diva» мы и рассаживаемся на помосте и оказываемся напротив ресторанного окна, где полковник Ричард-Александр Филиппенко пьет свой утренний аперитив.
Невольные соглядатаи, мы жадно вглядываемся в заоконное пространство. И не сразу понимаем, что перед нами не окна, а огромные линзы. Квадратные линзы-створки играют с пространством и людьми, искажая и меняя пропорции не хуже венецианских вод.
Именно они становятся главным маркером места действия, а отнюдь не проекции Гран-канала. И даже не лаковая гондола, и не венецианская карнавальная маска. И не сияющие разноцветными лампочками макеты дворцов, проплывающие вдоль окна, когда Ричард рассказывает Ренате о своих венецианских друзьях.
Венеция – не фон, но равноправное действующее лицо.
Рената сидит напротив за столиком – белокурая в красном платье и в туфлях на каблуках. Она болтает ногой в лаковой туфельке и старается быть веселой: и тогда, когда Ричард падает, сметая со стола скатерть и посуду. И когда он мрачнеет, уходя в свои воспоминания: «Мы будем веселыми! Мы уже веселимся!»
Счастливые любовники любят заглядывать в будущее. Рената и Ричард говорят только о прошлом. Или точнее говорит Ричард. Говорит о войнах, где он сражался сержантом, капитаном, генералом. Где он редко допускал ошибки, но каждая стоила десятков жизней. Рассказывает о поле, где похоронены его друзья и его коленная чашечка. О солдате, который лежал прямо на проезжей части дороги, и машины ехали прямо по его телу. И как странно было на ощупь это сплющенное тело, когда его Ричард с помощниками подняли, чтобы похоронить. О немецкой собаке, которая ела тело фрица, поджаренное бомбардировками.
Нацепив клоунский красный нос, Ричард-Филиппенко говорит об ужасах войны легким тоном. Но отчетливо видишь тело солдата, которое лежит на дороге, и грузовики, которые по нему проезжают. Видишь глазами Ричарда и ощущаешь его сердечный спазм. Разве от воспоминаний поможет нитроглицерин?!
Дмитрий Крымов отдал роль Ренаты трем артисткам – Марии Смольниковой, Кристине Пивневой, Алине Ходжевановой. Белокурые красотки в красных платьях с рукавами-колокольчиками меняются почти незаметно. Но каждая играет свою фазу любовной истории.
Нежная, растворяющаяся в Ричарде Рената – Мария Смольникова настроена на любимого как сверхчуткий прибор. Она реагирует на каждое его слово, интонацию, жест (Смольникова, действительно, умеет жить «в собеседнике» на сцене как мало кто).
Но в любви полное растворение в другом редко бывает долгим. Последний день оказывается таким длинным, что можно успеть прожить самые разные фазы страсти: поглощенность друг другом – отчуждение – неприязнь – возвращение к нежной игре.
Рената меняется. Становится и старше, и грубее, и требовательнее. Меняются милые черты, по-другому звучит голос. Она уже может капризничать, настаивать, допрашивать.
Вот она пытается выяснить: действительно ли Ричард никогда не вспоминает о бросившей его жене? А на скатерти стола поет и подмигивает женское изображение и его никак ни смахнуть, ни изгнать. А скоро и сама певица в концертном платье усядется на авансцене во всем блеске женской цветущей плоти: «это я давно для тебя умерла? Ну-ну?».
На медицинском осмотре врач советует держаться подальше от любой искры, чтобы не вспыхнул нитроглицерин, которым нашпигован полковник. А потом надев белокурый парик, ироничный Доктор-Максим Маминов легко окарикатурит все интонации «собирательной Ренаты».
Последний день подходит к концу, отступают шероховатости и шумы. Над Сан-Марко плывет музыка. Ричард и Рената танцуют на площади. Ричард уходит. И оставшись одна, белокурая бестия сбрасывает каблуки и отдается ритму, отчаянно пытаясь выплеснуть боль и растворяясь в этой боли.
Звук выстрела. Стекло окрашивается кровью и солнечными лучами.