Директор Института социальной политики НИУ ВШЭ Лилия Овчарова

– Экономический кризис в стране продолжается уже свыше полутора лет. Как он отразился на социальной сфере?

– Вот уже 15 месяцев подряд мы наблюдаем падение реальных доходов. Скорее всего падение продолжится и до конца 2016 года, охватив, таким образом, трехлетний период, чего у нас еще не было. Дело в том, что за годы постсоветского развития денежные доходы населения падают уже в пятый раз. И то, что происходит сейчас, мне больше всего напоминает кризис 1994 года – был «черный вторник», обесценение национальной валюты, проблемы бюджета, начались задержки выплаты заработной платы, оптимизация расходов, задержки выплаты пенсий. Финансовая политика последующих лет лишь привела к масштабному обвалу 98-го. И, возвращаясь в день сегодняшний, пока я не вижу каких-то действенных инструментов решения проблем бюджета, кроме экономического роста, которого нет.

– Как экономические трудности отражаются на социальном самочувствии россиян?

– Здесь мы заметили определенный парадокс – социальное самочувствие населения длительное время не соответствовало экономической ситуации. Этому есть свое объяснение. Поскольку падение ВВП и реальных доходов населения случается уже в пятый раз за годы постсоветского развития, то и работники, и работодатели надеялись, что, как всегда, все неприятности закончатся одним годом. В основном делали товарные и продуктовые запасы и ожидали экономического роста – это такая стандартная адаптация. Но, начиная где-то с сентября 2015-го, стало ясно, что кризис затягивается, и наступило разочарование. К тому же была разыграна карта роста великодержавных настроений в сочетании с тревожностью относительно того, что в мире неспокойно. А страхи – это хорошо продаваемый товар, более сильный для людей, чем падение их реальных доходов. Но так как больше полутора лет страх внешних угроз продавать не удается, то сейчас ухудшение социального самочувствия серьезнее, чем экономические изменения. Произошло снижение доверия к лицам, принимающим управленческие решения.

– Руководство социального блока правительства бьет тревогу относительно возможного роста безработицы – как явной, так и скрытой. Но пока цифры тут вполне благополучные в сравнении, скажем, с европейскими странами, переживавшими кризис недавно. Действительно ли эта проблема актуальна для нашей страны?

– Пока у нас проблема безработицы не стоит остро. Скажем, по итогам 2015 года среднемесячная численность безработных повысилась на 7,4% – с 3,9 млн. человек до 4,3 млн. Средний уровень безработицы увеличился с 5,2% до 5,6% от экономически активного населения, регистрируемой – с 1,2% до 1,3%. При этом доля занятых в неформальном секторе сохранилась на уровне 2014 года – 18,4%. Вообще, наша политика занятости загоняет людей в неформальную трудовую деятельность. В этой связи хочу процитировать своих коллег-экономистов Гимпельсона и Капелюшного: «Особенность российского рынка труда заключается в том, что он адаптируется ко всем изменениям не падением занятости, а снижением заработной платы». То есть политические власти мотивируют работодателей сохранять большое количество рабочих мест, при этом решая все проблемы экономического спада через низкооплачиваемую занятость. У нас сегмент неформальной занятости охватывает, по разным оценкам, от 8 до12 миллионов человек. А поддержка безработных настолько низкая, что между ней и неформальной занятостью работник выбирает второе. И это здравый и рациональный выбор. А если бы власти гарантировали пособие на уровне прожиточного минимума, то у нас сократился бы неформальный сектор, но число зарегистрированных безработных увеличилось бы как минимум вдвое.

– Официальная статистика фиксирует по итогам 2015 года снижение реальных доходов на 6,3% и зарплат на 9,5%. Насколько эти цифры соответствуют действительности?

– Надо понимать, что статистика по зарплате учитывает лишь работников на крупных и средних предприятиях, где трудятся 46% от числа всех занятых. То есть положение большей половины работающих в статистике попросту не отражается. Согласно нашим исследованиям, в ненаблюдаемом сегменте экономики заработки ниже процентов на 10–15. Что касается доходов, то более низкие темпы их падения обусловлены тем, что имеет место эффект от продажи валюты населением. Если граждане продают валюту, то полученные рубли зачисляются в доходы, хотя формально это просто переход из одной валюты в другую. Так что официальные данные о доходах – это самая оптимистическая оценка ситуации с падением доходов. А если посмотрим на потребление, то особенность прошедшего года – это самая низкая за последние 20 лет доля расходов на покупку товаров и услуг в общем объеме расходов населения. Люди однозначно стали экономить, и это еще один мощный вызов перспективам экономического роста. Потребительский рынок перестал быть драйвером роста.

– Насколько это падение доходов болезненно для россиян?

– Любое снижение доходов болезненно. Но первые девять месяцев прошлого года сокращение зарплат не сильно отразилось на социальном самочувствии россиян, потому что у них были запасы. Сейчас же все запасы уже израсходованы, а падение продолжается, и потому оно стало более чувствительным, хоть и не таким драматическим, как в кризисы 1992 и 1998 годов. Однако падение реальных доходов воспринимается по-разному в различных возрастных группах. Люди, которые помнят советское время, воспринимают ситуацию более спокойно – и не такое видали! Молодые менее терпимо воспринимают неоправдавшиеся ожидания роста благосостояния. В целом же население стало оптимизировать свои расходы: в первую очередь люди отказались от культурных мероприятий, туризма, частой смены гаджетов, они стали экономить на платном образовании, наблюдается снижение расходов на лекарственные препараты.

– В стране за год стало на три миллиона бедных больше – теперь их, по официальным данным Минтруда, 19 миллионов. Это много или мало для нашей страны?

– Много или мало – конечно, все относительно. Бывали времена, когда бедных было намного больше. У нас в 1999–2000 годах треть населения считались бедными – около 50 миллионов человек. Но нынешнее увеличение числа бедных – тревожный сигнал. Основная причина бедности – это инфляция. Для бедных она на 2–3% выше – потому что цены на продукты потребления бедных людей растут сильнее, чем средний индекс потребительских цен. Вторая причина – это медленный рост номинальной зарплаты, которая перестала опережать инфляцию. Третий фактор бедности – это слабая социальная защита семей с детьми. Впервые за годы постсоветского развития кризис оказался труднее для жителей крупных городов. Потому что именно в крупных городах сконцентрированы наиболее пострадавшие бизнесы – торговля и строительство.

СПРАВКА «НИ»