В Москве с большим успехом проходит выставка Резо Габриадзе. Если быть точным, это вообще-то не выставка, а мультимедийное шоу с экранами, какое мы не раз наблюдали на примерах Ван Гога или Микеланджело. Никто не спорит: сын художника Лео Габриадзе, занимавшийся экспозицией, постарался изобретательно и остроумно воспроизвести на стенах Провиантских складов эскизы и картины отца. Здесь все работает на эффект погружения – и точно «подогнанные» фрагменты живописи, и анимированная графика, и звуки улиц (особенно когда возникают образы старого Кутаиси и Подмосковья), и даже воссозданная с помощью модного мэппинга знаменитая башня Театра марионеток.
Однако эти дизайнерские ухищрения не стоили бы серьезного разговора, и только ради них отправляться в Музей Москвы, по мне, нет особого смысла. Но всплывающие на стенах картины и переезжающий с одного стенда на другой рисованный паровозик являются лишь интродукцией к спектаклям, идущим в специально устроенном зале.
Вот тут и начинается то, чему сложно подобрать определение: это, конечно, театр, если смотреть глазами театроведа, но на взгляд арт-критика – художественная инсталляция. Короче, искусство.
С моей точки зрения, самые пронзительные сцены, созданные Габриадзе в его Театре марионеток, – это такие трехмерные картины, оживающие скульптуры, которые сродни скульптурам изобретательных и виртуозных ренессансных вертепов и алтарей – они тоже иногда приводились в движение. Когда видишь, как из обычного металлического ведра получается мчащийся на всех парах поезд и как умирает кукла-марионетка, у которой по одной отпускают управляющие ниточки (спектакль «Сталинград»), или как действует на зрителей песчаная пустыня, озаряемая вспышками огненных зарниц, понимаешь, что все это мог создать только художник. Смена мизансцен происходит в темноте – и самое сильное впечатление возникает, как только загорается свет. Ты окидываешь взглядом весь набор предметов и кукол – и несколько секунд сидишь в завороженном оцепенении. Описывать все приемы и находки Габриадзе можно бесконечно – благо театральные критики это все уже сделали. И тут возникает давний вопрос о границах искусств. Сегодня уже нет «чистого» театра, танца или художественной выставки. Все смешалось и переплелось. Помню, как я безуспешно пытался доказать театральным коллегам, что их любимые Кастеллуччи и Фабр – это современные художники, которые перебрались на театральную территорию и совершают перформансы для публики, не стоящей кружком в галерее, а сидящей в зале за отдельные деньги. Точно так же и Резо Габриадзе иронично описывает свое пришествие в театр: главный архитектор Тбилиси в какой-то момент (когда работы в кино не было) предложил ему подумать о реконструкции центра, и Резо решил для красоты открыть Театр марионеток – совершенно неведомое для себя дело. Такие профессиональные метаморфозы происходили во все переломные века: вспомнить хотя бы, что почти все художники Раннего Возрождения по образованию были ювелиры, но переключились на написание алтарей, и к тому же ставили рождественские мистерии в церквях.
Сегодня в художественных школах, институтах и академиях учатся тысячи (если не миллионы) будущих художников. Но в том и парадокс времени: если они собираются быть художниками, а не декораторами и украшателями гостиных, после всех натурных штудий и натюрмортов им придется искать совсем другие пути развития и приложения таланта. Что это будет? Театр, как у Дмитрия Крымова, или анимация, или танец, или еще какое новое направление – время покажет. Картины же превращаются в проекции на стены, готовящие к чему-то другому. Из смешанных браков, как известно, рождаются самые здоровые дети. И я, кстати, ничего не имею против того, чтобы знаменитые режиссеры или актеры занялись живописью и скульптурой – некоторым это даже очень пойдет на пользу.
Автор – арт-обозреватель «НИ»