Актриса Ирина Мирошниченко

– Ирина Петровна, вы одна из немногих актрис, кто работает в МХТ еще со времен, когда на этой сцене играли Тарасова и Степанова, Кторов и Яншин, Грибов и Массальский… Вы часто о них вспоминаете?

– Их просто невозможно забыть. Вот, например, недавно ночью по телевизору шел фильм «Идиот». Я видела его много раз и хотела уже было выключить, потому что время позднее, надо спать, с утра много работы… Но я отсмотрела картину от начала и до конца. Проплакала, как ребенок. Ловила себя на том, что проходит время, а фильм не стареет, и что все артисты в нем очень хороши, поскольку являют собой солидную мощь. Я увидела на экране, например, Владимира Муравьева. Сегодня о нем уже мало кто помнит, хотя он был изумительным артистом, который меня очень любил, был прекрасным партнером на сцене. Мы играли с ним в «Единственном свидетеле», мы играли с ним во «Вдовце», да мало ли где еще. Причем так сложилось, что большинство наших спектаклей шли в филиале МХАТа. Смотрю на экран: он молодой. Вспоминаю себя, что я, в ту пору совсем еще девочка, начинала свой путь рядом с этим бесподобным артистом, веселым молодым человеком. Потом прошли годы, Муравьев постарел и ушел из жизни. И вдруг – раз! – и ты это видишь.

– Вся жизнь как на ладони…

– Впечатление довольно тяжкое, ведь что ни программа, то мелькают лица моих любимых партнеров и коллег, которые на экране совсем еще молоды и веселы, но которых давно уже нет в живых. Напоминает о них и наше портретное фойе. Когда я туда вхожу, то первые пять минут меня не интересуют ни журналисты, ни телекамеры, поскольку разглядываю фотографии и вспоминаю былую жизнь… Вот висит портрет Бориса Ливанова – человека, который в 1966 году пригласил меня сыграть эпизод в спектакле «Тяжкое обвинение»… Я только-только была принята во МХАТ, почти ничего еще не играла. И однажды, опаздывая на репетицию, мчалась по крутой лестнице. На мне было летнее платье и бусы, сплетенные из тоненьких, но звонких золотых колец. Бусы гремели. И вдруг я слышу за своей спиной раскатистый голос Ливанова. «Кто это?» – спрашивает он Леню Губанова. «Это наша молодая артистка Ирина Мирошниченко», – отвечает Губанов. И Ливанов под впечатлением от увиденного говорит: «Она что, с цепи сорвалась?» Это была первая реплика, которую я услышала от него в свой адрес. А вскоре Борис Николаевич вызвал меня на репетицию спектакля «Тяжкое обвинение». «Я видел, как вчера вы летели по лестнице, – сказал он. – Я подумал, что вы сможете сыграть у нас эпизод… Только ваша героиня должна быть совершенно другой. Она очень строгая учительница». И я ее сыграла. Но до сих пор удивляюсь: как в той летящей девушке он разглядел потенциал для сухой, педантичной учительницы? Я, конечно, всегда подхожу к его портрету и говорю спасибо. Считаю Ливанова своим учителем, хотя он не преподавал у нас в Школе-студии МХАТ и не учил меня, но я такую школу благодаря ему прошла, что получила заряд на всю свою жизнь.

– Во времена вашей юности кто был для вас легендой сцены?

– Сначала Тарасова, потом, естественно, Доронина. Я специально ездила в Ленинград смотреть ее в «Дионе», в «Мещанах» БДТ. Затем открыла для себя Алису Фрейндлих. И по сей день она для меня актриса номер один. В ней есть тот самый уникальный синтез, в котором сходится всё. Тем более что я видела спектакль «Укрощение строптивой», где она пела и танцевала. И делала это лихо. Ее партнером был Миша Боярский: до сих пор многие сцены той постановки всплывают у меня в памяти. В Алисе Фрейндлих есть удивительное сочетание драматической актрисы и киноактрисы, которая глазами может выразить все. Вы знаете, для меня кино – это прежде всего глаза, лик и возможность увидеть все, что там в душе человека происходит.

– А что, по вашему мнению, таланту нельзя простить?

– Ну, я не знаю… Я не различаю: «талант» и «человек». Что нельзя простить рядовому человеку, то нельзя простить и большому таланту. Есть какие-то определенные законы человеческой сути, порядочности, нравственности…

– У вас все-таки счастливый путь в искусстве?

– Думаю, что да. Я не могу жаловаться. Хотя вроде бы сыграла не так много, как могла бы сыграть. Но это меня не очень тревожит. Никогда ничего не прошу. Потому что ходить и просить новую работу – это, на мой взгляд, бессмысленное занятие. По крайней мере для себя я это четко решила. Придет время – работа сама тебя найдет. В молодости работала на износ. Практически всю свою жизнь отдавала сцене. Не могла вздохнуть. Она забирала у меня все силы и часть жизни. От очень многого я отказывалась в пользу того или иного спектакля. Не могла себе позволить второго состава. Жила без дублеров вообще. Хотя это было очень трудно.

– Простите за наивный вопрос: а зачем такие жертвы?

– Это – в традициях нашего театра. Посмотрите: Тарасова одна, Степанова одна, Еланская одна, Андровская одна. Мхатовцы не признавали дублеров. Мне тоже нравилось, что я веду репертуар, что я единственная актриса на ту или иную роль и должна держать себя в форме. Да и опять же, считалось, что создается ансамбль, который должен задавать планку всему спектаклю. А в этом случае невозможно сделать его дублями: дескать, сегодня один артист играет, а завтра – другой. Нет. Изначально создается единое целое, иначе можно утратить качество. Это нам вбивали в голову с самого начала, как только мы пришли во МХАТ.

– А нынешняя молодежь другая?

– Совершенно другая.

– Глядя на них, вас не тянет побрюзжать: дескать, в наше время все было иначе?

– Слава богу, у меня так устроены мозги, что я иду навстречу переменам. Мне очень нравится сегодняшнее время. Оно невероятно интересное. Другое дело, что нельзя подходить к нему с мерками прошлых лет. Точно так же, как и молодежь не должна ориентироваться на наш образ жизни. Точка пересечения может быть лишь в одном – в профессионализме. Сколько раз я попадала в ситуации, когда кинорежиссеры предлагали мне главные роли в ныне популярнейших фильмах и где в итоге снялись мои коллеги – замечательные актрисы из других театров. Утверждали меня, а сыграли они. Потому что как только я приходила во МХАТ и говорила, что мне нужно уехать на съемки, – меня отпускали, но произносили это с такой интонацией, словно я предаю гордое звание актрисы. Каким бы знаменитым ни был режиссер – это всё так, между прочим. А вот актриса Московского художественного театра – это самое главное. И я с этой мыслью так же и жила. Я научилась легко отказывать и ни о чем не жалеть: «Нет, извините, не смогу».