– Леди Макбет – один из самых архетипических персонажей в мировой драматургии, ставший нарицательным. Вы мечтали сыграть ее с институтских времен. Чем она вам близка?
– Восхищаюсь силой ее желания быть, обладать всем, ее витальностью, страстной любовью к мужу. Верой в справедливость своих злодеяний – ведь ею владеет страх оказаться на месте жертвы. Ощущаю в себе Леди Макбет, осознанно борюсь с ней внутренне. Перед началом работы пересмотрела практически все постановки и экранизации «Макбета», которые нашла в Интернете, – и на русском и на английском языке. Как правило, Леди Макбет играют истеричной, злой. Знаете, у меня подруга долгое время работала в женской тюрьме – ставила спектакль с заключенными. И она рассказывала, что для женщин, которые сидят за убийство, факт убийства ими человека – обыденность, достаточно нормальное явление. В этом нет ничего истеричного: «Я – убила! Я – сделала это!!!» В убийстве, совершенном Леди, есть рассудочность, и меня привлекает соединение в ней полярных качеств – абсолютной рассудочности и страстности.
– Согласился ли с вами режиссер?
– Кшиштоф меня покорил сразу – и полным совпадением своего видения роли с моим, и репетициями в непривычном режиме, в котором, как я знаю, работает и его учитель – Кристиан Люпа.
– Что за режим?
– На репетициях он показывал фильмы (из «Макбетов» только фильм Куросавы, остальное – Тарковский, фильмы самого Гарбачевского и прочее), ставил музыку польских композиторов, много рассказывал нам и расспрашивал нас. Поскольку одна из тем спектакля – жизнь в тоталитарном государстве, нам пришлось написать сочинение на тему: «Я и система». Кстати, Виктория Воробьева, которая играет Дункана, перед гибелью своего персонажа читает монолог – это как раз ее сочинение. А однажды мы устроили «ведьминский шабаш» на маленьком островке в Таврическом саду – я там играла на пиле (хобби у меня такое), в спектакль это не вошло, но сгодилось как импровизация в рамках репетиций. Или такой приемчик Гарбачевского – «бойкот намерений» называется – то есть отказ от мысли, которая пришла в голову во время репетиций и к которой успеваешь привязаться. Борьба с заскорузлостью мозгов. Мы все полюбили это выражение. В результате – буквально за неделю до спектакля у нас не было ни мизансцен, ни прочего такого, к чему привык русский актер! Все очень нервничали, но у меня не было никаких сомнений в том, что так оно и должно быть. Все время поддерживая в нас дух импровизации, Кшиштоф дал нам полную свободу, структурируя нашу самостоятельность незаметно для нас. Мне пришлось спорить с ним всего один раз – показалось, что сцену безумия надо играть живьем, вынести ближе к зрителю, а он поместил меня в контейнер, где меня снимали на камеру и транслировали в зал. Я быстро поняла, что он глубже мыслит, чем я. И вечером прислала ему смс: «Кшиштоф, я полная дура». Если бы сцену вывели на зрителя, это был бы уже явный театр. А замкнутое пространство – тот самый мир, которым Леди хотела владеть, а теперь он стал для нее адом, из которого не выйти.
– В этой сцене вы играете в течение 10 минут обнаженной... Вам так комфортнее играть сцену безумия?
– На одной из репетиций Кшиштоф попросил пройти всю линию Леди Макбет, как я ее вижу. Я сделала сквозную импровизацию, в которой Леди Макбет не умерла, но сошла с ума и прокручивает в голове произошедшее. Как на последней стадии Альцгеймера человек впадает в детство, так и моя Леди в финале стала превращаться в эмбрион, и я осталась в одних брюках. А на каком-то этапе репетиций разделась совсем – Кшиштоф никак на это не отреагировал – кого сегодня этим в театре удивишь? Но мне хотелось, чтобы смерть ее была отвратительной. Хотелось достичь абсолютной полярности в деградации моей героини – от красивой, страстной женщины в здравом уме до отвратительного уродца, чье тело выдает его страшную сущность. Как портрет Дориана Грея. Я делаю все, чтобы тело стало некрасивым. Сгорбливаюсь, скрючиваюсь, падаю на пол, двигаюсь, как паралитик, в судорогах.
– Это второй ваш спектакль на Новой сцене Александринки – до этого мы знали вас как актрису театра Балтдом, сыгравшую несколько главных ролей на большой сцене...
– Я почувствовала, что остановилась. Однажды меня пригласили на Новую сцену Александринки сыграть в спектакле Миши Патласова «Шум». Мне понравилось, потому что Новая сцена – опасная зона, непредсказуемая. Мне полезно находиться в условиях дискомфорта, в неведении: чего ожидать? Зона дискомфорта всегда провоцирует рост – и личностный и профессиональный. Я люблю риск и, если чего-то боюсь, стопроцентно должна сделать это.
– Например, пойти в стажеры? Спокойно пренебречь амбициями состоявшейся актрисы, поступиться статусом!
– У меня нет возраста, и я не комплексую и не вижу ничего унизительного в статусе стажера. Мне кажется, это – офигенное начало! Вызов себе. Марат Гацалов набрал стажерскую группу интересных молодых людей, ярких личностей, про каждого из которых я могу часами рассказывать.
– Будучи ученицей легендарного Корогодского, вы знаете, что такое актерское мастерство и имеете представление о том, что за профессия – режиссура. Убедителен ли для вас художественный уровень экспериментов, проходящих на Новой сцене Александринки?
– Иметь представление о том, как надо, – значит, не быть готовым ни к чему новому. Профессионализм актера, на мой взгляд, состоит в том, чтобы никогда не знать, как надо. Тогда можно сделать что-то новое. Я работала с молодыми режиссерами, которые, мне казалось, ни черта не могут. Ничего страшного! Я у них многому научилась.
– Московской публике вы известны в основном благодаря номинациям на «Золотую маску». А также по вашему участию в жюри...
– Играть в Москве было сплошным удовольствием, потому что фестивальная публика существенно лучше среднестатистической, потому что на фестиваль зритель приходит работать. Но номинантам «Маска» не предоставляет возможности посмотреть на других. А у меня, вне зависимости от «номинированности», по весне всегда возникает потребность поехать и посмотреть работы моих коллег. Каждый год самостоятельно стараюсь увидеть и конкурсную программу, и программу «Маска+» и «Легендарный спектакль», хотя в роли зрителя попасть на «Маску» не так просто – помню, как прорывалась на спектакли Кристиана Люпы «Персона Мэрилин» и «Персона. Тело Симоны» – как в лучшие студенческие годы. Зато, попав в жюри, получила доступ ко всем спектаклям.
| СПРАВКА «НИ»
|