Дочки-матери

Темы носятся в воздухе: за несколько дней до премьеры РАМТа одной из самых читаемых и бурно обсуждаемых статей стало эссе одной молодой журналистки о том, что она прекращает профессиональную карьеру и выбирает путь многодетной мамы. Среди прочего, в статье был принципиальный укор семье, под которым подписались бы, похоже, все героини рамтовской постановки: «Вся моя жизнь проносится перед глазами. Моя семья, где не было отца, а люди разговаривали между собой так, словно они чужие, где никогда не было пирожков по выходным и причастия по воскресениям, где я ждала маму с работы, чтобы разрыдаться и вновь пожаловаться на бабушку».

Героини спектакля «Кот стыда» скорее дождались бы бабушку, чтобы пожаловаться на мать, да и с пирожками в их семьях все обстояло получше. Но все это не так важно. Дочки, рожденные в нищете девяностых, выросшие без отцов, с вечно занятыми работой и собой матерями, – теперь явно бунтуют и пытаются определиться с собственными целями и ценностями в жизни.

Три героини «Кота стыда» вряд ли сумели бы стать подругами. Но и спивающаяся маргиналка в свободном полете, и успешный продюсер с телевидения, и молодая служащая, живущая на съемной квартире и навещающая раз в месяц мать и бабушку, живут в постоянном ощущении эмоциональной депривации. Обделенные в детстве любовью, они, в свою очередь, не умеют прощать, любить, заботиться о близких.

Проблемы, быт, среда, персонажи их пьес знакомы рамтовским авторам явно не понаслышке. Зрители радуются точным, из жизни выхваченным деталям и фразам. Актеры РАМТа с нескрываемым удовольствием и азартом обживают предложенные типы, шагнувшие на сцену из нашей реальности.

Спектакль построен на тонком сочетании натурализма и игровой условности. Всегда лаконичный и точный сценограф Николай Симонов поставил на сцене огромный бордовый диван, на котором скотчем нарисован... силуэт огромного белого кота. Задник – окно-стеклопакет, в которое заглядывают скучные силуэты хрущевских пятиэтажек да вечный дождь, переходящий в снег.

Актеры играют по несколько ролей, легко меняя возраст и социальное положение. Если в первом сценическом эпизоде («Кот стыда») Дарья Семенова играет легконогую дочь, то в следующем («Март») выходит страдающей ревматизмом мамашей. Строгая баба Валя первой части – Мария Рыщенкова – в третьей («Ба») выйдет успешной и продвинутой внучкой. Сыгравшая всех девушек Брата в первой части Анна Ковалева в третьей преобразится в уютную бабушку – устроительницу судеб. А Нелли Уварова примерит роль подруги бабушки Вали в первой части, а во второй появится неотразимой блудной дочерью.

Артисты сыграны как в хорошем джазовом оркестре и заряжены энергией, как акробаты. Про каждого можно и нужно писать подробно, не упуская прелестных деталей вроде скольжения на животе по паркету героини Дарьи Семеновой, лихо ускользающей от озабоченных бабушки Вали, мамы и брата (Тарас Епифанцев); ее же виноватую и отчаянную улыбку, с какой утыкается-зарывается в теплоту Кота (Виктор Панченко). Или зафиксировать распев монологов Ба (Анны Ковалевой) в третьей части, описывающих такую будничную и такую страшную в своем абсурде реальность русского поселка. Как пьют и как бьют мужья жен («Настоящий мужик-то был!» – вздыхает Ба о своем покойном муже, чуть не зарубившем ее по пьяной лавочке). Наконец, сохранить поразительное разнообразие интонационных переходов в игре Нелли Уваровой в роли неотразимой блудной дочери Марии. Свалившись после четырехмесячного отсутствия на голову привычно озлобленной матери (Дарья Семенова) и покладистого мужа Миши (Дмитрий Кривощапов), юная бунтарка буквально заполоняет сцену своим смехом, жаром, жаждой жизни, своеволием. Она дразнит мать, мужа, зашедшую в гости сослуживицу Миши (Янина Соколовская). За отчаянием и сарказмом, за шутками и резкостью такое отчаянное желание любви и тепла, – пусть от первого встречного, пусть на одну ночь, – что без слов понятно, какая сила гонит ее из постылого выстуженного дома.

Сложенные Мариной Брусникиной истории «блудных дочерей», перекликаясь, углубляют и уточняют друг друга, далеко выходя за «семейные рамки». Эпоха распада и разлома – геополитического, религиозного, ценностного – коснулась самых базовых основ жизни. «Распалась связь времен» – и самая прочная из всех возможных связей – «дочки-матери». Распад на уровне семьи – самое страшное, что может случиться с миром. При любых катаклизмах – войне, голоде, эпидемии – именно эти личные человеческие связи держат и спасают дом и мир.

Вынося диагноз, театр не превращает его в приговор. Пока человек жив, у него всегда есть время опомниться, оглянуться, взять телефонную трубку: «Алло, мама...»