Режиссер Роман Виктюк

– Роман Григорьевич, театры не так уж часто выбираются на гастроли, тем более за рубеж. Только что ваш театр побывал в Азербайджане, где зрители увидели вашу новую работу по произведению Марины Цветаевой. Что вам больше всего запомнилось в этой поездке?

– У меня давно не было таких теплых впечатлений от гастролей. Нас принимали просто фантастически. А началось с того, что этим летом я побывал в столице Азербайджана. И в этом солнечном городе я познакомился с удивительной женщиной Наргиз, которая впоследствии предоставила нам театральный зал в Баку. Она буквально загорелась идеей, чтобы бакинский зритель увидел наш театр там, на ее родине. Моя первая реакция, не скрою, была: «Нара, вы сумасшедший человек». Но чуть позже я согласился и очень осторожно попросил: «Дорогая Нарочка, хотелось бы, если такое возможно, привезти вам нашу премьеру 2015 года – «Федру» по Марине Цветаевой». Она буквально закричала: «Я сделаю все, чтобы этот спектакль был в Баку!» Ну и что вы думаете? Билетов лишних не было вообще. На первом спектакле были и премьер-министр республики, и вся элита. Мне потом звонили мои знакомые и из Москвы, и из Баку только с одним – помогите попасть на «Федру». И я хотел бы заметить, что их элита – образованнейшие люди. Вообще, у нас здесь, в России, много предубеждений по поводу восточного зрителя и восприятия ими сложного искусства. Я должен сказать, что такой чуткости и такой искренности в постижении мира великой Цветаевой нам бы поучиться у них.

– Как вы восприняли решение худрука «Гоголь-центра» Кирилла Серебренникова о своем дальнейшем неучастии в конкурсе «Золотая маска» из-за несогласия его с составом экспертного совета?

– Я ничего не знаю. Вот как-то неинтересно следить за этими дрязгами.

– Как вы относитесь к мнению, высказанному недавно Марком Розовским, что театр «прихлопнут» раньше Интернета?

– Вы знаете, я пессимист по знанию, но оптимист по вере. Как пессимист я соглашусь, что театр прихлопнут раньше, чем все остальное свободолюбивое и умное. Но мы должны быть в состоянии оттянуть на некоторый, желательно как можно на более длительный отрезок времени этот хлопок и суметь приподнять, уже в самый последний и безнадежный момент, эту крышку, которая нас захлопывает. Но сначала приведу пример из театральной обыденности. Иначе говоря, пример душевной стойкости, верности искусству. В Октябрьском дворце Киева, где мы должны были играть в прошлом году, случился пожар. Сейчас там практически завершен ремонт. И нас ждут наши верные зрители. До сего времени, поверьте мне, они ни одного билета не сдали. Техника на месте пожара работает, дела движутся; и я верю, что мы все-таки сыграем в том обновленном октябрьском дворце.

– Художнику нужно дружить с властью, как вы считаете?

– Ну, наверное, ей надо больше, а не художнику… Мне вот наш министр культуры как-то написал: «Вы стали эпохой». Я ему: «Рановато еще вы меня в прошедшем-то времени…» А он прислал телеграмму, в которой подтвердил, что да, я действительно «эпоха».

– Вы давно снискали славу смелого режиссера – не сегодня и не вчера, когда быть смелым, пусть дозированно, но все же разрешили, – а в те времена, когда за смелость можно было запросто поплатиться не одним лишь закрытием спектакля. Тем не менее для вас существуют какие-то запретные темы? Или приемы по их воплощению на сцене?

– Ну я же эпоха, как было сказано выше и свыше… А еще некоторые коллеги министра меня называли «священной коровой», так что какие мне запреты, кто меня посмеет тронуть?.. Для меня запретных тем не было раньше. Нет и сейчас. Если ты идешь в победной шеренге, маршируешь нога в ногу и оступиться тебе нельзя, – это твой выбор. Но если ты не хочешь зависеть от общей массы, то ты идешь на обочину и, на первый взгляд, там же остаешься безвозвратно, навсегда проигрывая этим победоносцам. Но это на первый и весьма обманчивый взгляд. Я первым старался делать, что было нельзя. И за что били. Одним из первых в стране ставил «Утиную охоту» Вампилова, многие, так скажем, категорически нерекомендуемые пьесы Рощина, Зорина. Спектакль «Уроки музыки» по Петрушевской снимали с репертуара студенческого театра. Но также поначалу нерекомендованная «Царская охота» Леонида Зорина с аншлагом шла в итоге 25 лет на сцене Театра Моссовета.

– Расскажите, что за новую пьесу Радзинского вы недавно поставили.

– Эдвард написал пьесу о финском политике Отто Куусинене, – метаморфозы его судьбы таковы, что в середине XX века от него зависели судьбы миллионов, но сам он целиком зависел от одного лишь «вождя всех времен и народов». В пьесе есть и Сталин, и другие исторические персонажи. Ставил я в Финляндии, она вызвала у финнов и волнение, и дополнительный интерес к истории собственной страны. О Радзинском я должен сказать, что и раньше с Эдиком у нас было плодотворное сотрудничество. В поставленной мной его пьесе «Старая актриса на роль жены Достоевского» во МХАТе, – когда театр еще не разделился на две половинки, – играли Жора Бурков и Татьяна Васильевна Доронина. Уже нет давно Жоры, но этот спектакль до сих пор в репертуаре МХАТа. Как вы думаете, сколько лет спектаклю? 32 года! Радзинский мне позвонил в конце сезона и сказал: «Ты сходи посмотри, полюбуйся, она играет, как в тот самый первый раз!» Я побывал в ее театре и убедился в этом. Она в нем потрясающе молодая, и, по-моему, она утверждает всей своей игрой, что она – первая актриса страны.

– А современная, более молодая (если брать возрастной показатель) драматургия насколько уживается с театром Романа Виктюка?

– Вполне. Я поставил в конце прошлого года спектакль «В начале и в конце времен». Это пронзительное произведение о Чернобыльской катастрофе. Драматург – Павло Арие, молодой (ему 25 лет) львовянин, проживающий сейчас в Германии. Он был на премьере. Представляете, вышел на сцену совершенно нетеатрально одетый, с нетеатральной мимикой, но зрители его встретили феноменально. Пели в зале!

– Нет ли желания продолжать опыт телевизионного театра? Не секрет, что он практически исчез сейчас.

– Не так давно вышел «Сон Гафта, пересказанный Виктюком», прежде поставленный мной в «Современнике». Канал «Культура» записал его. Я с этим каналом дружу, большое спасибо ему за то, что он есть. Так что телевизионный театр не исчез, слава богу. Кое-что делается в этом уникальном и почти исчезнувшем, соглашусь с вами, жанре. Да, когда-то мы втроем – я, Эфрос и Захаров – снимали на пленку по три спектакля в год. Сейчас бы раз в пять лет выпустить… Причин много: теле- и фильмы-спектакли требуют затрат, а рейтинг канала, как нам все говорят, низкий. Тем более рекламой канал не занимается, да и вы сами как зритель захотите, чтобы спектакль прерывался без конца рекламой?

– Вас в последнее время можно было видеть в жюри всевозможных телевизионных шоу…

– Да, и при этом я стараюсь судить в жюри и многих украинских шоу и концертов. Мне особенно импонирует, как в молодых актрисе или актере проявляется сценическая индивидуальность, – а в таких репризах, в коротких выступлениях, которые характерны для формата этих конкурсов, она видна в наиболее концентрированном виде. И это дает мне хороший импульс именно как театральному режиссеру. Так что на этих конкурсах «я в своей тарелке».

– Из спектаклей, показанных «не дома», что вам еще, помимо бакинских гастролей, запомнилось?

– Когда мы прошлым летом давали в Нью-Йорке, а затем и по всей Америке «Мастера и Маргариту», были очереди за билетами. Это поразительно: ведь смотреть приходили не только бывшие наши, но и сами американцы. Мы играли целый месяц! В газетах у их критиков своеобразная градация: не привычная нам «школьная» пятибалльная шкала оценок, а десятибалльная. И вот нам все время ставили оценку 10. И мне радостно на душе, когда я собственными глазами вижу, как сейчас, когда вокруг не очень спокойно, наш театр, в меру своих сил, работает на соединение людей и взаимопонимание, а не на вражду.

СПРАВКА