В южноафриканском спектакле звучит привычная музыка Бизе и Бизе – Щедрина, сдобренная Арво Пяртом. Есть, как положено, роковая женщина, брошенный любовник, ее новое увлечение и зеваки вокруг главных героев. Вместе с тем от привычной истории осталось не так уж много, поскольку акценты довольно сильно смещены. Такое смещение – любимый прием Дада Масило, постановщицы из Йоханнесбурга. Масило изучает – и танцевально транспонирует – знаменитые женские образы мировой литературы. Четыре года назад она представила The Bitter End of Rosemary, где по-новому взглянула на шекспировскую Офелию. Теперь – Кармен. Ее танцует сама Масило – юркая «скверная девчонка» в красном платье, с розой, чудом держащейся на лысой голове. Младшая сестра цыганки из знаменитого балета Матса Эка, который Масило увидела в 16 лет.
Сплавляя жгучую физическую тягу героев с намеками на социальные язвы общества (в московском показе Хосе – единственный белый в толпе чернокожих, но с обеих сторон это мир насилия и жестокости), Масило достигает весомого эффекта. Специально выученное ее труппой фламенко пропущено сквозь африканские пляски и детали современного танца, «бесстыдные» телодвижения с походкой «от бедра» и плебейские манеры. Погибнет вовсе не Кармен – она отделается буквально показанным изнасилованием озверевшего Хосе, которого несносная девица «поматросила» и бросила. В этом спектакле умрет брошенный любовник, забитый бандитом-тореадором с розово-желтой мулетой. А вокруг будет дергаться и вопить (на экзотическом африканском языке) разнузданная толпа, которой в охотку тешить стадное чувство и глумиться над чужаком.
Финско-чешская группа Krepsko, работающая в жанре «мрачной сказки», создала «Безумную чашку чая», на которой вспоминаешь вовсе не милейшую «Алису в стране чудес». Афиша спектакля соблазняет абсурдом и черным юмором, на поверку «Чашка чая» оказывается не балетом и не танцем, а смесью мимического балагана с цирком под музыку. Ее создает трио музыкантов, в котором – между аккордеоном и виолончелью – на жутком английском проговаривают знойные танго и жестокие романсы. Музыканты громоздятся на шкафу с посудой, где хранятся чайные принадлежности. Из недр мебели по сцене распространяются чашки и блюдца, они сыграют важную роль в жизни персонажей – девицы, до начала спектакля крутящей колеса неподвижно подвешенного над сценой велосипеда, и субъекта мужского пола, который вроде как маньяк, помешанный на потреблении чая, прежде всего на чайной посуде. Чашки с блюдцами он – дрожащими от вожделения руками и с кривой улыбкой – расставляет на полу, чтобы затем их так же быстро и нервно собрать. Встреча девицы с маньяком распадается на ряд картинок, в которых – по ходу взаимной притирки – парочка чего только с посудой не делает. Чашки ползают по полу, их подбирают под цвет обуви и нижнего белья, на чашках (придавив к полу резиновыми сапогами) танцуют, чашки вешают на уши, используют как сурдину, их ловят на удочку и носят на голом пупке. Крышку чайника при этом крутят, как юлу. А блюдце используют как веер.
Можно было бы рассматривать спектакль как пародию на восточный ритуал чаепития, если б не вполне пессимистический западный финал, согласно которому все увиденное – невозможность соития эгоизмов. Фарс прорастает трагедией, когда девица, выделывающая несложную акробатику на качелях, прямо там затягивает на шее петлю, субъект же, нервно улыбаясь, обкладывает мертвое тело бесчисленными чашечками, улепетывая потом прочь все на том же воздушном велосипеде. А может, не было никакого маньяка, и встречи не было, а была просто материализация духов? Женская дума о счастье с финальным крахом?
Двусмысленная история и подана двусмысленно: с сильным привкусом самодеятельности. Поневоле задумаешься: не нарочно ли актерскую доморощенность так уверенно суют тебе под нос? Не в том ли задача, чтоб зритель как бы и не в театре побывал, где все «понарошку», а на параде повседневного тоскливого сарказма? В гуще демонстративной «игры с прохладцей», о которой с любовью пишут пособия по актуальному искусству. Будем считать, что так. Значит, экзамен на актуальность сдан. И концептуально закроем глаза на неуклюжий цирк и корявое движение.