«Птичку жалко…»

К графу Карло Гоцци, храбрецу, воину, поэту и экспериментатору, всегда предпочитавшему идти перпендикулярно театральной моде, режиссер-задира и выдумщик Николай Рощин испытывает интерес давний и стойкий. В придуманном Гоцци жанре трагикомической сказки Рощин явно находит возможность объединить свою тягу к театру жестокости Антонена Арто, интерес к всевозможным сценическим чудесам и, конечно, солидарность единомышленника в насмешке над теми, кто считает себя законодателями вкусов. В своем московском театре «А.Р.Т.О.» он уже ставил «Ворона», а в интервью незадолго до премьеры «Ворона» в Александринке признался, что готов поставить весь десяток фьяб венецианца.

На сцене льются литры клюквенной крови, валяются отрубленные головы, ноги и прочие части тел людей и животных. Корабль Дженнаро украшен подвешенным к мачте скелетом и черепами по бортам. В сказке Гоцци дракон, конь, сокол – орудия судьбы, и Николай Рощин вывез на сцену страшноватые лязгающие железные конструкции-орудия, чем-то похожие на долго бездействовавшие бронемашины. В углу сцены затаилось ружье принца, больше напоминающее гранатомет. Выстрел – и … у гигантского морского чудовища лопаются глаза, над сценой кружатся птичьи перья, вываливаются конские кишки. Даже королевская кровать во Фраттомброзе превращена в дыбу, на которой распинают больного короля Миллона (Валентин Захаров), а потом королеву-новобрачную (актрису Полину Теплякову в этой сцене сменяет манекен). Исправно работает столь любимая режиссером гильотина: когда служанка похищенной красавицы попытается качать права, ее немедленно повяжут королевские министры и через минуту почтительно поднесут ее голову Дженнаро.

Гоцци дал своим сказочным министрам имена и обличья масок комедии дель арте: Бригелла, Тарталья, Труффальдино и т.д. Каждый был индивидуальностью с только ему присущим набором качеств. У Николая Рощина на персонажах надеты одинаковые костюмы, носатые маски и веревочные парики. Персонажи Гоцци в постановке Александринки подчеркнуто обезличены и одинаково беззащитны перед черным пространством затаившихся монстров. Из неразличимой массовки выделяется Панталоне, ставший тут Панталоной и сыгранный Еленой Немзер с отчетливым пародийным запалом (актрисы в ролях неблагородных отцов – просто моровое поветрие последних лет). Особенно хороша Панталона в сцене свадьбы, где она берет на себя функции тамады и поет ««здравствуй, гниль, грязь, гной!» (непременные вставки эстрадных песен – штамп также осточертевший).

Николай Рощин пунктуально следует изгибам сказочного сюжета, почти болезненно заостряя исходный авторский посыл: человек – послушное орудие неведомых сил и воль. Убийство птички навлечет на тебя неожиданное проклятье, и отменено оно будет столь же неожиданно («как и почему, вам про то знать не положено!»).

Волшебника Нарандо, исчадие Рока, играет великолепный Виктор Смирнов. Его герой то наблюдает за происходящим с высокой оркестровой площадки над сценой, то оказывается под белым покрывалом невесты. Он единственный не носит маски, а под черными очками явно прячутся глаза Азазелло. Брутальная невероятная сила, пульсирующая в его Норандо, вызывает и заклинает чудовищ. Он может заклясть даже белокурую наследницу Гоцци, вольготно развалившуюся в царской ложе (вставной сюжет с наследницей – один из самых смешных моментов постановки). Личная сила исполнителя держит эмоциональное напряжение спектакля, перекликается с циничным всеведением Панталоны – Немзер. Наконец, третьей актерской составляющей этого «Ворона» становится пульсирующая боль, разрывающая Дженнаро – Тихона Жизневского.

Давно известному тезису из «Маскарада» Лермонтова, успешно идущего на той же сцене, «и если маскою черты утаены, то маску с чувств снимают смело», актер дает убедительную наглядность. Тело горделиво распрямляется, бьется в муке, сжимается в страхе, пульсирует в негодовании. Наконец, замирает в предощущении страшной участи – быть превращенным в мрамор за разглашение тайны…

Сделав сказочные чудеса сценически-наглядными, хотя и с отчетливым привкусом гиньоля, Николай Рощин подсветил их юмором. Ведь, в конце концов, в схватке с судьбой юмор – оружие более сильное, чем меч. Историю рокового ворона нам показывают в рисованных комиксах (когда указка рассказчика касается картинки – птица начинает махать крыльями, а мраморное надгробье окрашивается кровью). Превращение Дженнаро в мрамор поставлено точно по фильмам-боевикам с красочными бандитскими разборками: приехавшие бетономешалки «заливают» раствором тюремную камеру Дженнаро.

В счастливом финале белый куб разламывается, и внутри обнаруживается белый дрожащий человечек...

Спектакль занятно придуман, эффектно выстроен, актерам осталось его обжить, расположиться в рисунке и мизансценах, а в постановочной части заучить, что в этом случае все «механические» чудеса требуют цирковой слаженности. К занимательности необходимо добавить легкость, к обстоятельности – изящество, а к насмешке над коллегами – самоиронию.