Писатель Альберт Лиханов

– Альберт Анатольевич, с какими мыслями подходите к юбилею?

– Думаю о том, что с нами со всеми будет, чем дело кончится. Очень печально, что мы все сейчас следим за курсом доллара и рубля, почем баррель нефти, и совершенно забываем, что на самом деле с нами происходит – с нашей душой, нашими детьми. Ведь главный результат любой деятельности – кто же останется после нас? И продолжат ли они наше дело?

– Вы придерживаетесь оптимистичных взглядов?

– Как человек, мягко говоря, взрослый, я отношусь ко всему, что сейчас происходит, с глубокой печалью. Мне жаль, что весь мир ополчился против нас. Даже во времена холодной войны 1950–1960-х, которую я хорошо помню, такого не было. Всегда были надежды, сотрудничество, никто не хотел войны. А сейчас, похоже, войны хотят все, и при этом все хотят наказать нас. Мне хочется надеяться, что это не так. У народов Европы ведь много своих хлопот. Например, беженцы. Мне их жаль, ведь они страдальцы. Разве у кого-то есть сегодня абсолютно благодушное настроение? Все озабочены. К тому же я дитя войны и помню с детства, что такое испытания, голод, похоронки, плачущие дети и взрослые. Нужно с большой осторожностью относиться к своим собственным интересам. Я из тех, кто из сейчас происходящего многого не понимает. И совершенно меня ранит идея социального расслоения общества и особенно – детского мира. Теперь есть дети богатых и дети бедных, и дети среднего сословия. Кто-то думает, что вырастут – сравняются. Но ничего подобного. Если детям предлагают неравные условия тогда, когда они формируются как личности, то надеяться на их гуманизм по мере взросления не приходится. Я убежден, что дети должны быть все равны.

– И как этого достичь?

– В этом смысле мне очень нравится пример Японии – там все дети ходят в школу в одинаковой форме и не имеют никаких привилегий. Это очень верная и подходящая нам идея.

– А как же мнение психологов, утверждающих, что школьная форма обезличивает ребенка и убивает индивидуальность?

– Психолог психологу рознь. Вот во время войны мы все не только ходили в форме, нас еще и подстригали одинаково. И ничего, выросли великие ученые, академики, маршалы. Равенство детей – один из принципов разумного государства, где людьми правят не мамоны, а нечто более возвышенное, чего нам так не хватает. И обязательно должны быть правила. Сегодня же в школах даже правил нет. Школа больше не занимается воспитанием, только образованием. Так что я ей сочувствую.

– Вы много внимания уделяете детским библиотекам. Там тоже все плохо?

– Ничего хорошего там не происходит. Детские библиотеки постоянно оптимизируются, попадают под крышу взрослой библиотеки. Во многих устарели книжные фонды, не обновляются десятилетиями. Этим летом на книжной ярмарке-выставке на Красной площади директора детских библиотек обратились к президенту Владимиру Путину – до сельских детских библиотек литература вообще не доходит. И президент выделил 50 миллионов рублей. Почему же губернаторы не следуют этому примеру? Это ведь знаковая просьба, надо действовать.

– А как быть с тем, что дети сейчас все больше предпочитают книгам Интернет?

– Эта проблема действительно есть. К сожалению, наш отроческий мир сегодня – раб системы Интернета. И мы проигрываем уже не одно поколение. Почему-то в Великобритании количество тиражей и книжных магазинов растет, а у нас – только падает. Значит, государство должно создать преференции для этой части цивилизации. Это ведь именно цивилизация, а не просто вопросы печати и каллиграфии. Сейчас сильно упал интеллектуальный уровень наших детей. Многие просто неграмотны. Количество ошибок – ужасающе. А взрослые без Интернета не знают даже, как написать заявление.

– Так что же делать?

– Бороться. Наш фонд старается постоянно помогать. Вот совсем недавно мы поставили новые книги 19 затопленным библиотекам. Отправили книги в 60 библиотек Крыма и Севастополя – долгое время там детская литература на русском языке не издавалась. Но книги – это только часть. Есть много медико-социальных программ. Мы помогаем глухим деткам обрести слух и научиться разговаривать, есть программа для детей с туберкулезом – им заболевают ежегодно 260–270 тысяч детей. И многие другие программы. Но для того, чтобы помогать, всегда необходимы средства. Мы – благотворительная организация.

– Много ли людей откликается на призывы о помощи?

– Откликаются очень трудно. Любое доброе дело – это каждый раз огромный труд. Особенно, если при этом государство относится безучастно. Оно тратит свои ресурсы по бюджету, а дальше – все. Поэтому там, где государству трудно, находимся мы. Армянское землетрясение, столкновение пассажирских поездов на перегоне Уфа-Челябинск, разлив нефти в Республике Коми, Чеченская война, Беслан, Южная Осетия. Дальневосточное наводнение, пожар в Хакассии. Крымск уже вроде бы все забыли, а в этом году мы помогли там десяти школьным библиотекам.

– За такой интенсивной работой остается ли время на творчество?

– Если поначалу фонд «вышел» из моих книг, то теперь мои книги стали продолжением фонда, его проблем и страданий. Вот только что вышла моя новая вещь, из цикла «Русские мальчики» – про войну и детей на войне. Обычно я стараюсь выделить месяц в году на то, чтобы писать. Но это – в лучшем случае, если время позволяет. В этом году я надеялся выделить себе месяц в начале года, но не получилось. Но писать просто для того, чтобы писать, мне уже давно не интересно. Я себя иногда сравниваю со стаканом с водой. Когда я пишу, я выпиваю воду. А дальше мне нужно время, чтобы позаниматься другими вещами, от политики до практики, которые в итоге этот стакан наполняют. И я смогу сесть писать тогда, когда буду переполнен.

– Говорят, для детей писать сложнее, чем для взрослых?

– Я сторонник того, чтобы разговаривать с подросшими детьми, которые ищут ответы на свои вопросы. Когда случается беда, острая ситуация, дети очень часто ищут ответы на свои вопросы где-то на стороне. И вот, например, Януш Корчак еще в 1930-х написал книжку «Правила жизни» – как себя вести в разных ситуациях. Там речь о выборе. Часто подростки не могут сделать выбор, потому что еще не знают, что он есть. В любом возрасте надо себя сдержать, остановиться, обдумать последствия. Меня же называют детским, юношеским писателем. Я не спорю – называйте, как хотите. Но мои книги «двухсторонние», чтобы дети смогли понять взрослый мир и родители смогли лучше понять своего ребенка.

– То есть вы себя детским писателем не считали?

– Я про это никогда не думал. Просто писал. Мой первый рассказ был напечатан в журнале «Юность» в 1962 году. А потом я стал участником IV Всесоюзного совещания молодых писателей. И оказался в семинаре Льва Кассиля, который считался лидером детской и юношеской литературы. Так я и попал в эту обойму. Но сейчас детская литература изменилась – десятилетия должны были пройти, чтобы я осмелился взяться за такие темы, которые были не представимы. Это тяжелые вещи, которые мне горько было писать. Например, два рассказа «Мальчик, которому не больно» и «Девочка, которой все равно» – о мальчике с ДЦП и девочке, перенесшей насилие. Или повесть «Эх, вы», где речь идет о детском самоубийстве. В моем детстве этого не было, только клинические случаи. Сейчас каждый год кончают жизнь самоубийством 500–700 детей. И есть исследования на эту тему. Что же с нами случилось? Раньше к таким вещам литература не прикасалась. Сегодня же можно писать практически обо всем. Нужно владеть мыслью и внутренней методикой. Но что грустно, так это то, что мы теряем наше великое русское качество – отзывчивость. В старые времена даже после повести я бы получил мешок писем. Читая литературу, люди плакали, хотели стать лучше. Вот что такое – литература. Это не развлекаловка, это то, что с человеком, когда ему плохо. Когда ему хорошо, он обойдется и без книг.

– За современной литературой следите?

– Да, но стараюсь держаться от нее подальше. Конечно, есть авторы, которых я поддерживаю, например, Николая Зиновьева. Это классик современной литературы, новый Николай Некрасов, страдалец за Россию. Мое основание построено на русской классике и литературе, которая создавалась у меня на глазах. Прежде всего это авторы военной поры: Виктор Астафьев, Василь Быков, Юрий Бондарев. Это классика. Но сегодня классика не в моде. И, к сожалению, наша власть индифферентна к происходящему, ей не хочется влиять на процессы, которые считаются объективными. А я считаю их субъективными, и они до добра не доведут. Мы приходим к облегченному виду сознания, к этакой сумочке на плече, а не к тяжелому рюкзаку за спиной. Грустно, что сегодня образцами литературы признают совсем не то, что должно звучать как национальная литература.

– Давайте вернемся к юбилею. 10 лет назад, перед 70-летним юбилеем, вы дали определение каждому возрасту. 80 вы тогда назвали «возрастом святости». Сейчас вы с этим согласны?

– Значит, сейчас готовлюсь к святости (смеется). На самом деле я чувствую, что ничто от меня не зависит. Наверное, признак святости, когда ты уже ничем не озабочен. Но я пока – очень озабочен.