Огненная Серафима

Бирман – мхатовка?.. Ну да, она и в самом деле сыграла на сцене в Камергерском несколько ролей. Маленьких, совсем маленьких... Ну а потом в те стародавние года МХАТ отнюдь не был тем забронзовевшим «главным» драматическим театром страны, коим он стал с течением времени, когда к парящей на занавесе чайке прибавилось имя «писателя-буревестника». Так что состоящему в авангарде тогдашнего модерна театру юная Сима Бирман была очень даже и под стать. Да и Станиславский был в восторге. Нос как у Сирано де Бержерака, ноги – ходули!.. Невероятный типаж, от которого сосед Малый театр открестился бы обеими руками, принял приехавшую из Кишинева дебютантку с распростертыми объятиями.

Правда, играть большие роли Серафиме Бирман привелось все-таки в мхатовских студиях, специально ориентированных на новаторский метод психологического реализма, сугубо заостренных на театр тонкого гротеска. Но это и была ее стихия! Остается лишь добавить, что партнерами молодой актрисы в 1-й студии МХАТа стали Михаил Чехов, Евгений Вахтангов и Алексей Дикий. «Умному достаточно», как говорили древние латиняне. Стоит лишь заметить, что рядом с вышеназванными мэтрами-небожителями Бирман чувствовала себя вполне комфортно, «на одной волне», как говорится. Потому что театр, лицедейство, игра были ее сущностью, alter ego, «вторым (а может быть, первым) я» актрисы, которую, впрочем, чаще всего называли просто «характерной». В то время как ее амплуа простиралось намного шире этого расхожего определения. Однако отнюдь не вегетарианские времена эпохи не позволяли даже и талантливым, быть может, критикам честно оттачивать перо на образах Бирман, психологическая острота которых порой перетекала уже и в идейную плоскость.

Тут стоит прежде всего упомянуть «Вассу Железнову», в которой главная героиня Бирман, как говорится, «по всем статьям» обыгрывала революционерку-большевичку Рашель (ее играла Софья Гиацинтова), к которой даже и у самого ангажированного зрителя не оставалось симпатий. Этот весьма шумевший в Москве спектакль шел на сцене Театра Ленинского комсомола, среди основателей которого Бирман была и на сцене которого играла в течение 20 лет. И не только играла, но и ставила. Не так много, но весьма заметно. Посмотреть «Живой труп», поставленный Бирман, с пронзительно харизматичным (и тоже некогда мхатовским студийцем) красавцем Иваном Берсеневым, приезжали даже из далеких провинциальных городов – куда более дальних, чем бессарабский Кишинев (ставший уже к тому времени столицей советской Молдавии), в котором в конце XIX столетия появилась на свет будущая «стрекоза в целлофане».

Именно так прозвал свою старшую коллегу режиссер Эйзенштейн на съемках «Ивана Грозного». В Бирман жил театр, а кино она и не очень-то жаловала. Достичь максимальной аутентичности, оставить после себя «музей», урок на века потомству – все это ее, прямо скажем, не волновало, алгеброй гармонию Бирман не поверяла никогда. Всему этому она предпочитала создание образа. Заметим при всем при том, что ее русская боярыня Ефросинья Старицкая оказалась все же уникально интересна, да и... не отказался же великий Эйзенштейн от актрисы Бирман в этой роли.

Что же касается сравнений с Раневской... Да они, по совести говоря, как теперь любят выражаться, «визуальные», чисто физиогномические. Обе были яркие, но – совершенно разные. И, увы, Бирман, в отличие от Раневской, в период ее пребывания в Театре Моссовета почти не выпало ролей. Да не выпало вообще почти ничего на весь – 20-летний – последний период ее жизни. Две-три роли в кино, две-три в театре, озвучка (ох уж эта озвучка – удел великих мастеров сцены!) мультфильмов. Просто грустно – в очередной раз – оттого, что последние годы гениальной русской актрисы стали трудными, а когда умер ее муж – писатель Александр Таланов, – еще и одинокими. О том, что Серафима Бирман присутствует в искусстве, напоминал лишь ее портрет в фойе бельэтажа Театра имени Моссовета. Он там и сейчас висит, как и 40 лет тому назад.