– Денис, вы довольны результатами конкурса?
– Этот конкурс получился абсолютно феноменальным, по всем показателям. Начнем с того, что онлайн за состязанием следили больше 10 миллионов зрителей из 147 стран. То есть практически все участники, неважно, лауреаты или нет, в одночасье стали безумно популярными. А те, кто прошел в финал, и вовсе счастливчики. Я еще раньше надеялся, что конкурс Чайковского станет источником позитивных новостей о России, которых нам всем очень не хватает уже долгое время. И я оказался прав. Так все прошло, как говорится, без сучка и без задоринки. За что спасибо Ольге Голодец и Валерию Гергиеву, которые полностью посвятили себя конкурсу.
– На этом конкурсе было много нововведений. Вы принимали участие в их подготовке?
– Да, я несколько лет помогал по мере возможностей. Мы все время созванивались, обговаривали варианты, что-то придумывали. В результате я предложил систему голосования «да/нет» и список мест в финале. Предложил не снимать конкурсантов перед концертом Моцарта, что было, на мой взгляд, абсолютно неправильно в прошлый раз, и настоял, чтобы в финале играли именно два концерта подряд, как это традиционно было на конкурсе Чайковского, а не разбивали на несколько дней. Вообще было очень много всего интересного, поэтому даже если сравнивать с прошлым конкурсом, уровень вырос в несколько раз. Отчасти благодаря живому отбору непосредственно до конкурса. То есть те 36 человек, которые играли в первом туре, уже прошли отсев. Но самым сложным моментом, мне кажется, был отбор из 36 человек 12, это практически резать по живому. Все музыканты очень талантливы, а у каждого члена жюри – свое видение.
– Разногласий не было?
– Нет. Во всяком случае, у пианистов. Но, как я уже вчера сказал со сцены, я прошу конкурсантов не относиться к распределению премий очень серьезно. Мы старились максимально приблизить всех друг к другу, поэтому, например, мы начали с четвертой премии, а не с шестой. Очень сложно было понять, кто на каком месте, но у нас получилось все по возможности справедливо. У виолончелистов вообще должно было быть шесть первых премий, уровень музыкантов – запредельный. Только у скрипачей получилось, что первой премии нет, хотя у меня и там были фавориты, например, Клара-Джуми Кан, получившая четвертую премию. Гайк Казазян – наш человек, с фестиваля Crescendo. Я за всех рад! Так что на то, у кого какая премия, смотреть не нужно. Мы с Валерием Абисаловичем будем смотреть за всеми, приглашать, помогать и оберегать от ненужных поступков. А им теперь нужно немедленно забыть, что было вчера, и начать заниматься непосредственно тем, зачем они пришли на этот конкурс. А именно – концертной жизнью.
– Тем не менее конкурс есть конкурс. И многие надеялись видеть победителей несколько в ином порядке. Например, французского пианиста Люку Дебарга.
– Люка Дебарг – это настоящее открытие конкурса, он феноменален. Если бы давали премии по турам, то во втором он бы точно победил. То, как он сыграл Метнера и Равеля, – такого вообще не было за всю историю конкурса. Но ведь мы все видели, что произошло в финале. И мы смотрели на это со слезами на глазах. Не только мы, весь мир. Все ждали финала, Дебарг был абсолютным фаворитом, претендентом на победу. Но и нервы, и то, что он вообще впервые вышел играть с оркестром – вы можете себе это представить? Коллеги-французы вообще отговаривали его ехать в Москву. Говорили: куда ты суешься, не позорься! Так что он чувствовал себя не в своей тарелке. Поэтому, кстати, я намеренно предложил не давать пятую и шестую премии у пианистов, потому что по раскладу в результате Люка был шестым. Более того, я попросил Валерия Гергиева, чтобы Дебарг принял участие в гала-концертах. Так что он сыграет Сентиментальный вальс Чайковского, который на первом туре вышел у него чрезвычайно трогательным и естественным. Мне тогда еще позвонил Сергей Леонидович Доренский, а я был на гастролях в Японии и сказал, что на конкурсе появился фантастический художник.
– В то же время говорят, художникам на конкурсе не место. Ведь музыка не спорт, как в ней определить победителя?
– В этом есть большая доля истины. Я всего второй раз в жизни сидел в жюри, хотя у меня есть свой юношеский конкурс в Астане, был юношеский конкурс в Киеве. К сожалению, деление премий и отсеивание музыкантов в конкурсах мало чего общего имеет с музыкой. Конкурс сам по себе, как явление, отсеивает большое количество очень талантливых музыкантов, которые просто не в состоянии побороть волнение, собственные нервы. Ведь на тебя смотрят миллионы людей, а ты должен выйти на сцену и показать лучшую игру, проявить виртуозность и проникновение в образ. И, к тому же, чтобы это все было и со своим собственным взглядом, и в то же время не слишком свободно, чтобы угодить кому-то из членов жюри… Вот так музыка и уходит на второй план.
– Так что же с этим делать?
– Будь моя воля, я бы всем дал первую премию. В Киеве, к слову, у меня была специальная система: музыканты, прошедшие видеоотбор, играли сразу два тура, без отсеивания, сольно и с оркестром. А дальше было пять лауреатов и десять дипломантов, с одинаковыми премиями, без мест. За все время не было ни одного скандала, разногласия, ни одного обиженного музыканта... Кстати, еще один важный момент – возрастной ценз. В этот раз на конкурсе Чайковского мы его расширили – от 16 до 32 лет. Появились прекрасные музыканты, например, молодой Харитонов. Кто еще может похвастаться третьей премией конкурса Чайковского в десятом классе? Ну разве что Григорий Соколов. А с другой стороны, отлично себя проявил Александр Бузлов, которому за тридцать. Мне кажется, стоит сделать конкурс вообще без возрастного лимита, чтобы не ставить крест на музыкантах, которым за 35-40. Думаю, они бы тоже с удовольствием попробовали свои силы. Может быть, я придумаю что-нибудь подобное в России, в самое ближайшее время.
– Помните, как сами стали лауреатом конкурса Чайковского?
– Знаете, если бы мне тогда сказали, что на меня смотрят десять миллионов человек… (смеется). В 1998 году не было ничего! Вообще. Ни Интернета, ни мобильных телефонов. Более того, ни у меня, ни у Коли Луганского, который победил на четыре года раньше, в 1994-м, не было ни одного концерта от конкурса Чайковского. Сейчас в это сложно поверить, ведь можно стать знаменитым в одночасье. Но я ни в коей мере не сожалею, что было так. Потому что это было самое счастливое время, и я его не променяю ни на что. В 1990-е годы конкурс Чайковского чуть было вообще не был исключен из ассоциации музыкальных конкурсов из-за неуплаты взноса в несколько сотен долларов. Но у нас было самое главное: бренд «победитель конкурса Чайковского». Помню, как в два часа ночи Андрей Яковлевич Эшпай вышел на сцену Большого зала Консерватории и так спокойно и просто сказал: первое место – Денис Мацуев. И я спокойно ему ответил: «Спасибо». Все начали поздравлять, и мы тут же, ночью, пошли гонять в футбол. Прекрасное было время! Это только потом, когда началось концертное сумасшествие, я вдруг понял, что «вляпался», в хорошем смысле слова.
– К слову, о концертах. Сейчас к России в мире не очень хорошее отношение. Приходится ли вам сталкиваться с санкциями?
– Да. Безусловно. Залы переполнены, слушатели стоят и кричат браво. Это самые главные санкции (смеется). На самом же деле в нынешней политической ситуации именно наш цех, цех деятелей классического искусства, вышел на первый план в качестве миротворцев. Музыка – главный терапевт во все времена. Я никогда не забуду момент, когда мы с Зубином Метой и Израильским симфоническим оркестром открывали сезон, играли шесть концертов подряд в Тель-Авиве, и каждый раз огромный трехтысячный зал был переполнен. Но что самое интересное, каждый вечер в этом переполненном зале сидели и евреи, и арабы. Вместе. Это трудно себе представить. Я уверен, что именно классическая музыка вылечит многие недоразумения, которые существуют сейчас в мире.
– Недавно вы громко отпраздновали юбилей – 40 лет. Как сейчас себя чувствуете?
– Стало гораздо лучше (смеется). Добавилось драйву, легкости и энергетики. Не знаю, правда, с чем это связано. Но мне очень нравится.