Балетмейстер Николай Андросов

– Николай, вы ставили с Майей Плисецкой несколько концертных номеров. Какой была первая работа?

– Нас познакомил Гедиминас Таранда. Он тогда уже создал Имперский русский балет, руководил им (и до сих пор руководит), а Майя Михайловна была в нем президентом. Гедиминас попросил меня сделать для нее номер под музыку Родиона Щедрина. Мы выбрали фрагмент и репетировали его в Финляндии, где в то время проходили гастроли Имперского русского балета. Потом были другие работы: «Новогодний бал», «Болеро»… Когда в 1999 году я делал в Большом театре балет Щедрина «Конек-Горбунок», Майя Михайловна мне в этом помогала. Мы обсуждали каждый момент спектакля. А оформлял его Борис Мессерер.

– Я знаю, что когда-то именно на репетиции «Конька-Горбунка» состоялось знакомство Майи Плисецкой и Родиона Щедрина. Было это в 1958 году. В том же году они и поженились. И 57 лет прожили в любви и согласии…

– Да, это была потрясающая пара. Я видел, какой любовью светились их глаза, когда они смотрели друг на друга. И уход Майи Михайловны, я знаю, Родион Константинович переживает очень тяжело.

– После того как Майя Михайловна перестала танцевать, вы встречались?

– Да, и не раз. Мы делали фестиваль, посвященный ее 80-летию. Ставили, вернее восстанавливали, в Центре Галины Вишневской оперу Щедрина «Не только любовь». Делали по Лескову музыкально-драматический спектакль «Запечатленный ангел», у Родиона Константиновича есть такая оратория. Больше судьба в работе нас не сталкивала. В последние годы Майя Михайловна больше ездила с мужем, хотела быть рядом с ним. А Родион Константинович по своим композиторским делам путешествовал очень много.

– Майю Михайловну в мире знали так же хорошо, как в России?

– Был, например, случай, когда мы шли с ней по Вене, и все прохожие здоровались. С Плисецкой, разумеется. Точно так же, как это было бы в Москве или в Петербурге. Конечно, люди ее знали не только в России. Это, на самом деле, редкость: чтобы где-то в Европе человек шел по улице, и его признавали. Такого там удостаиваются только по-настоящему великие артисты. С другой стороны, это не очень комфортно. Мы однажды с Андрисом Лиепой летели в Рим. А он тоже известный человек с запоминающейся внешностью. Так уже в аэропорту началось – со всех сторон: «Ой, это Андрис!» Понимаю артистов, которые ходят через черные ходы, через VIP-залы. Не хотят, чтобы все их за руки дергали. А у нас сейчас люди простые – норовят еще и селфи сделать с известным человеком. Вот в Германии уже запретили селфи в театре, потому что зрители полюбили во время спектакля подходить к рампе и снимать на фоне артистов.

– Вы были совсем молодым человеком, когда начали общаться и работать с прославленными артистами. Робели?

– Меня давно приучили мои педагоги: робость на сцене – это дефект. Перед именем робеть тоже не стоит. Надо и свой талант, и себя как личность проявлять максимально, тогда будешь на одной волне с великими. Но, действительно, уровень этих людей столь высок, что за ними приходится поспевать. Хотя многих из тех, с кем мне посчастливилось общаться, к сожалению, уже нет на свете. Но в здравии, например, Валерий Фокин, режиссер мирового уровня. Когда мы делали общий спектакль, я поймал себя на мысли, насколько быстро и точно он думает, какие точные оценки дает в процессе работы. Людмила Гурченко, Галина Вишневская были такими же.

– А с Майей Михайловной, например, можно было говорить на обычные житейские темы?

– Абсолютно спокойно. Любой разговор Майя Михайловна вела интеллигентно, без тени пошлости. А какой был уровень ассоциаций, который возникал у нее в разговоре! Могли проскочить имена любого президента, Франка Синатры, Михаила Барышникова, Ролана Пети. Или вдруг начинала рассказывать, например, о Лиле Брик… Круг общения у нее, конечно, был потрясающий. Оставалось только слушать, раскрыв рот. Рассказчиком она была очень хорошим. И с Родионом Константиновичем было не менее интересно. То же самое – с Борисом Мессерером, с Беллой Ахмадулиной. Для меня это была такая вершина общения, культуры, профессионализма!

– Бывало, что вы опаздывали на репетицию? Как реагировала Майя Михайловна?

– В балете опоздание недопустимо. Мы так с детства воспитаны. Дисциплина железная. Иначе все превратится в неуправляемый процесс. Балет ведь очень сложное искусство. Физически очень тяжелое. Но был случай, запомнившийся мне на всю жизнь. Это произошло в Вене. Мы занимались с Майей Михайловной уроком – не в общем классе, а отдельно, вдвоем, потому что слишком тяжело заниматься со всеми. И как-то я пришел к установленному времени, а ее нет. Думаю, может, она пропустить решила. Позанимался по полной программе, выхожу в коридор, а она идет навстречу: «Ой, как хорошо, мы сейчас с тобой позанимаемся!» И я, чтобы ее не расстраивать, пошел заниматься второй раз. Наверное, мы как-то договорились не четко по времени.