«Братья и сестры, которых мы так любили»

Время всякий раз актуализирует свои смыслы в великом произведении, как будто сама история становится тут суфлером. Премьера «Братьев и сестер» совпала со смертью Генсека ЦК КПСС Константина Черненко и крутым поворотом в истории страны. К премьере «Братьев и сестер. Версии 2015» в Липецке установили памятник Сталину, как будто ГУЛАГ прощен и забыт. В дни юбилея Победы двенадцать миллионов наших сограждан вышли на российские улицы с портретами погибших солдат. Тысячи людей стали выкладывать в соцсетях хранящиеся в доме фотографии, воспоминания, семейные предания и даже семейные легенды. Стало очевидным, что те, военные и послевоенные, годы по-прежнему живы, кровоточат, не отпускают и требуют осмысления. Историю страны вдруг стало жизненно важно проверить историей собственной семьи, своим семейным опытом и памятью: где проливал кровь дед или прадед, где голодала прабабка…

Стремление прикоснуться к истории и легенде вело новых исполнителей «Братьев и сестер» (большинство актеров нового состава родились уже после 1985 года). Для них это был спектакль, на котором они выросли, перед которым благоговели. Однако его репетиции начались отнюдь не с разучивания мизансцен или текста, но с поездки на родину Федора Абрамова – в Верколу, по следам первых исполнителей. Молодые актеры должны были обрести своих пекашинцев, услышать их голоса, понять их жизнь, угадать их надежды, пропитаться их воспоминаниями.

Задача была поставлена неподъемная: по крайней мере половина зала премьеры-2015 не только помнили первый состав, но сжились с ним, впустили в душу. Соревноваться приходилось не просто со старшими коллегами, сыгравшими свои последние «Братья и сестры» во всеоружии зрелого мастерства и расцвете таланта, но соревноваться с легендой. В антрактах звучали имена Натальи Акимовой – пронзительной Лизки (в новом спектакле актриса играет мать Пряслиных), Татьяны Шестаковой – Анфисы Петровны, Игоря Скляра – Юрки, Сергея Власова – Егорши. И, конечно, незабываемого Петра Семака, чья роль Мишки Пряслина вошла в пяток лучших актерских созданий столетия.

К чести молодых, свою страду они сдюжили. «Братья и сестры. Версия 2015» не превратились ни в чучело, ни в памятник прекрасного прошлого. Спектакль живет, дышит, плывет кораблем из прекрасного прошлого в неведомое будущее.

Пусть большинство ролей пока напоминает деревья ранней весной: почки наметились, только проклюнулись. Недаром первая часть, построенная на многофигурных сценах, вышла пока более впечатляющей и цельной, чем вторая, где герои даны крупным планом.

Многие роли еще явно исполнителям сильно «на вырост». Хотя уже хороши и Лизавета – Дарья Румянцева – звонкая, чистая, легконогая. И тонкая, ломкая Варвара – Елизавета Боярская с неожиданным скребущим звуком отчаяния в низком голосе. И Анфиса – Ирина Тычинина, наделенная той тихой силой, которая может устыдить даже бесстрашных воителей. И надломленный Тимофей Лобанов – Александр Кошкарев. Неожиданной добротой подсвечен образ уполномоченного Ганичева у Станислава Никольского. Ключевые исполнители – Артур Козин (Петр Житов), Евгений Серзин (Егорша), Бекария Цулукидзе (Юра), Евгений Санников (Михаил Пряслин) – еще только в самом начале каторжного труда по наращиванию мышц и смыслов, чтобы наполнить собой совершенную архитектонику спектакля.

По сложности мизансценирования, по работе света, звука, сценографии мало что может быть поставлено рядом с этой постановкой даже у самого Додина. Как тут работает грандиозная сценография Эдуарда Кочергина, его деревянный занавес-помост, скворечники на длинных шестах, деревянные жерди-прясла, огораживающие сцену, – живут своей отдельной и осмысленной жизнью. Как выстроены переходы ритма. Какое богатство мизансцен, где быт и бытие переливаются друг в друга, жизнь пекашинская – в судьбу народную. Сцена свадьбы с ее плясовым ритмом. И сцена сева. Первый послевоенный праздник с котлами парного мяса и крик загомонивших журавлей финала… И, конечно, по-особому 9 мая звучала сцена, когда в мечтах Мишки Пряслина возвращался погибший отец, садился за стол, ломал хлеб и оделял детей. А потом по проходу к ждущим исстрадавшимся бабам, к детям, к старикам возвращались-возвращались-возвращались сыновья, мужья, отцы – солдаты…

К счастью, Лев Додин не слушает никаких советов доброхотов, а следует только своему внутреннему голосу. Может, поэтому ошеломляющий, кажущийся «вневременным» или чисто педагогическим его выбор текста оказывается самым точным ответом на вызов дня сегодняшнего. И главное – мальчики и девочки десятых годов XXI века обрели своих «Братьев и сестер».