Главное впечатление от выставки – невероятная, граничащая с фанатизмом основательность, с которой Константин Сергеевич с юных лет подходил не только к разбору пьес, но и к записям впечатлений от увиденных спектаклей. Он готовил себя к служению профессии, осознавал ее как собственную миссию и, накапливая рисунки, фотографии, журнальные вырезки, составил уникальную библиотеку. Самые ранние экземпляры в этой библиотеке появились еще в 1870 году, когда семилетний Костя Алексеев, увлекшись игрой в кукольный театр, покупал иллюстрации и книги для рисования кукол и декораций.
Но все же основное достоинство выставки составляют не купленные книги, а восемнадцать режиссерских альбомов, в которых Константин Сергеевич бережно накапливал, систематизировал материалы по самым разным отраслям знаний. Есть, например, альбом «Венеция. Рим. Ватикан», бережно составленный из старинных открыток и подписанный рукой Станиславского. Античные развалины, замки, портики, колонны, арки, площади, пейзажи… Или альбом «Свадьба Фигаро» – интерьеры, фонтаны, балконы, грим, одежда и мода, соответствующие эпохе.
Не меньший интерес представляет альбом «Русская старина», в котором собраны рисунки костюмов, бордюров (т.е. всевозможных тканевых обрамлений), узоров, перчаток, сапог, пуговиц, эполет, рукавов, утвари, вооружения… Все эти изображения Станиславский перенес в свой альбом с помощью кальки и… мастерски раскрасил акварельными красками, соблюдая технику светотени, передавая нажимом кисти фактуру ткани, насыщенность цветов и покрой.
Очевидно, что выставка, посвященная одному из величайших деятелей мирового театра, не могла создаваться скучными руками. В том, как представлены экспонаты, как одна тема сменяется другой, как эскизы Станиславского дополняются его собственными сценическими костюмами, читается особенная драматургия. Это выставка с интригой (наподобие «шкатулки с секретом»), поскольку вдруг открываешь для себя совершенно неожиданного Станиславского – талантливого художника, сценографа, декоратора. По сути, экспозицию можно было назвать «Станиславский – художник», но сотрудники музея такой акцент делать не стали: пусть зрители поймут это сами.
Когда в финале экспозиции проходишь в отдельный зал, где представлены уже не кальки предметов, а подробно нарисованные сцены из спектаклей, по привычке ищешь автора этих карандашных рисунков. Бенуа? Симов? Добужинский? Но и здесь не обходится без удивления, поскольку все эти рисунки тоже принадлежат Станиславскому. Под многими изображениями написано: «Эскиз к неизвестному спектаклю», а сама экспозиция называется «Мотивы декораций». Мотивы… Возможно, перед нами зарисовки увиденных гастрольных спектаклей или фантазии, вариации на темы прочитанных пьес. Суть не в этом. Главное то, как режиссер учился сочетанию цветов, знанию эпохи, быта и костюма, как посредством рисования погружался в атмосферу пьесы, вникал в характеры ее персонажей, в исторический колорит.
На выставке (кстати, называется она «Неизвестный К.С.») есть и еще один ключ к разгадке режиссерской природы Станиславского. Это альбомы, озаглавленные «Мейнингенцы». Сегодня столь труднопроизносимое название немецкой драматической труппы мало что говорит современнику. Однако именно этот театр, дважды гастролировавший в России (в 1885-м и 1890-м годах), произвел на Станиславского глубокое впечатление, ставшее поворотом в его творческой биографии. Мейнингенцы следовали не только тщательному, психологическому разбору пьес, но и в любом их спектакле по пьесам Шекспира или, скажем, Шиллера историческая эпоха читалась в каждой детали – начиная от костюмов и заканчивая мебелью. Молодой Станиславский приобрел однажды фотоальбомы их спектаклей и… дополнил собственными эскизами, детально нарисовал костюмы. Он знал, что этот опыт ему однажды пригодится.