В сетях в очередной раз горячо обсуждают представления экспертов «Золотой Маски» о прекрасном, то бишь о «лучших спектаклях». Мне же кажется, полезным рассеять пагубное заблуждение в том, что на «Золотую Маску» вообще кто-то хочет привезти «лучшие российские спектакли». Да, в Положении о конкурсе «Золотой Маски» написано о лучших спектаклях. Но мало ли что и где написано?! На самом деле, если лучшие спектакли ненароком и попадают в программу и афишу «Маски», то смотрятся в ней сиротливо и явно не на месте. Представьте себе Медного всадника среди поделок читателей сайта «Так просто»! Представили? Среди обмазанных гречкой цветочных горшков, люстр из пластиковых ложек и унитазов из велосипедов? Душераздирающее зрелище. Примерно, как чтение списка «лучших режиссеров».
Однако сказать, что фестивальная афиша набита случайными названиями, – тоже неверно. Критерии явно присутствуют, но в форме не артикулированной. Рискну предположить, что наиболее репрезентативно афиша «Маски» показывает отнюдь не главные профессиональные достижения сезона, но его, сезона, модные тренды. И даже более жестко – отобранные экземпляры представляют театральную моду, как ее себе понимают масочные эксперты.
Российская театральная мода (как и наша уличная мода) – явление сугубо национально-специфическое. Модные направления доходят до нашей с вами родины примерно с семилетним опозданием. То есть зарождается мода где-то в столицах Германии или Польши, потом, кочуя, добирается до европейских фестивальных тетюшей, а потом добредает до нашей многострадальной родины, где и распространяется пожаром.
В этом сезоне – и десяти лет не прошло – добралась мода на бродилки, кричалки, вопилки, а также шумелки, пыхтелки, сопелки.
Сразу скажу, что мода эта весьма практичная. В столичных театрах расплодились сонмы исполнителей, которые в принципе не умеют со сцены говорить так, чтобы их было слышно. Недаром главный театральный аксессуар нынче – микрофоны. Недавно на статусной премьере наблюдала за исполнителем главной роли и все недоумевала: почему же у его персонажа шевелится только правая часть губ? Потом догадалась: артист так сроднился с микрофоном, что теперь говорит, исключительно свернув рот набок и посылая звук в середину собственной щеки (эта, скажем вежливо, профессиональная деформация не помешала ему быть выдвинутым за лучшую мужскую роль).
В модной сопелке функции слова сведены к абсолютному минимуму. Чаще всего пускают закадровый голос (он и артикулирует все хорошо, и зрителям все понятно, и бедным исполнителям говорить решительно ничего не надо).
Впрочем, не только говорить, но и играть в бродилках, кричалках и особенно пыхтелках тоже не рекомендуется. Артисты, по условиям жанра, на сцене просто обозначают своего персонажа, тщательно сохраняя на своих лицах нейтральное выражение (в дворовом детстве его еще называли: «рожа кирпичом»).
В сторону замечу, что держать невозмутимое и неизменяемое «выражаю на лице, что сижу я на крыльце» часами – это профессиональный подвиг, «Маски» заслуживающий!
Скажем, в «Камере обскура» на сцене кипят страсти. Муж ушел из семьи, дочка с горя померла. Девушка, к которой ушел по страстной любви, изменяет с другом. Страсти кипят роковые, а персонажи ходят, не дрогнув ни одной ресницей.
Александринская «Камера обскура» – вообще во многом безукоризненный, не замутненный никакими талантами создателей образчик стиля «сопелок». Отношения с автором тут больше всего напоминают практику школьных изложений. Помните? Марь Иванна поднимала очередного троечника, и он вяло бубнил, излагая «Анну Каренину»: «Он в нее влюбился, а она в него сначала нет, а потом – да. И от этого чуть не померла, а потом бросилась под поезд». Сюжет «Камеры обскура» Набокова пересказан со сцены примерно с той же точностью и с той же проникновенностью. Повествование разделено на эпизоды. На висящих экранах вспыхивают названия типа: «Магда» или «Горн». Кстати, для особо озабоченных модой индивидуумов отмечу, что раньше на экранах было принято гонять кадры хроники, а теперь – преимущественно тексты. Некоторые актеры, бывает, и с микрофоном не справляются, так что на всякий случай лучше продублировать сказанное, а еще предпочтительнее – его проиллюстрировать. Скажем, на экране аккуратные ножнички отрезали нарисованного человечка от жены и дочки и перенесли к женской фигурке в красном платьице, – и нет вопросов, чего это мужик на сцене из одного угла в другой ломанулся.
Еще Немирович-Данченко советовал режиссерам, для того чтобы отвлечь зрителей от каких-то неловкостей решения, выпускать на сцену датского дога. Сейчас арсенал возможностей «отвлечения» зрителей практически безграничен. Можно врубить музыку или полистать альбом с картинками. Можно превратить чаепитие в цирковой аттракцион, пуская чайники и чашечки по бегущей дорожке. Можно устроить фотосессию (скажем, героиня меняет наряды и аксессуары, а на огромном экране возникает она же, но уже на фоне пылающих костров и прочих спецэффектов). Можно пустить над сценой самолетик. Техника сейчас предоставляет возможности практически безграничные. И если уж спектакль похож на пустую погремушку, то громыхать он должен как можно громче.
Все вышеописанное – это, так сказать, аксессуары модного спектакля. Главная же его примета: модный спектакль просто обязан быть скучным. Могучей, валящей в сон, необоримой скукой. Если вы на спектакле смеетесь или плачете, или вообще испытываете какие-то эмоции кроме вежливого интереса и подавляемого раздражения, – будьте уверены, что, увы, вы забрели куда-то не туда. А вот ежели по окончании рядом раздастся недоумевающий голос: и что это было? – все в порядке. Вы – по адресу.
Бороться с модой, даже тетюшанской, – вещь бессмысленная. Становиться ее рабом – глупая. Сегодня в моде лысина, завтра уже – фьють. С модным спектаклем та же история. Модный спектакль прошлого сезона в будущем сезоне смотрится даже не анахронизмом, а пугалом. И бедные эксперты в очередной раз оправдываются: а нам полгода назад это казалось таким интересно-стильным.
Автор – театральный обозреватель «НИ»