Первая чеченская война началась для меня не в заснеженном Грозном, а на сырой и туманной авиабазе в Моздоке – небольшом североосетинском городке. На Моздокском военном аэродроме разместился штаб Объединенной группировки войск, поэтому репортеры ведущих российских СМИ «расположились» тоже здесь в надежде получать хоть какую-то вразумительную информацию о начинающихся боевых действий. Но информации не было никакой. Ждать пресс-конференций было бессмысленно, поэтому каждый из журналистов, максимально используя статус своего издания, пытался обзавестись «нужными» контактами среди служивых людей и армейского начальства.
В отличие от пишущих репортеров, у военных фотокоров всегда был только один способ войти в доверие к полковникам и генералам – фото на память. Так как мои командировки в Моздок начались еще в октябре 1994 года, когда я снимал для «Известий» репортажи о беженцах и армейской жизни на границе с Чечней, нужные карточки нужным людям я раздарил за эти месяцы немеренно!
Поэтому, в отличие от новичков-коллег, вновь и вновь прибывавших на авиабазу в Моздоке, я уже имел постоянный пропуск-«вездеход» для свободного хождения по аэродрому, а главное, бескорыстная дружба с диспетчерами позволяла мне каждый день узнавать расписание вылетов бортов в направлении Грозного и других горячих точек Чеченской Республики. Используя эту информацию, я успевал вписывать себя в любой полетный лист нужного самолета или вертолета, где были места, или когда интересное мне военное мероприятие не отличалось большой секретностью.
Вся остальная пресса – сотни корреспондентов российских газет, стрингеров зарубежных изданий – работала в Грозном под бомбежками и артобстрелами федеральных войск, без какой-либо помощи пресс-служб министерств обороны и внутренних дел. Помощниками в этой смертельно опасной работе журналистов стали чеченские боевики, полевые командиры и местное население разрушенных городов. Так официальные власти проиграли не только боевые операции в ноябре-декабре 1994 года, но и всю информационную войну в течение двух последовавших лет установления «конституционного порядка» в непокорной Чечне.
Долговременное проживание на Моздокской авиабазе давало мне возможность ежедневно видеть будничную работу военной авиации. Официальная власть категорически отрицала факт бомбардировок Грозного и других населенных пунктов Чечни. Но каждый день на летном поле я видел непрерывную загрузку штурмовиков Су-25 фугасными бомбами и НУРСами. Самолеты взлетали и садились парами каждые десять минут. «Поезда» из сцепленных тележек с ракетами и бомбами сновали по летному полю как багажный транспорт – с сумками и чемоданами – в мирном аэропорту.
Мне удалось даже снять гигантские корректируемые бомбы с лазерным наведением КАБ-1500Л, напоминавшие белых акул, которые монтировали парами под брюхом фронтовых бомбардировщиков Су-24М. Эти бомбы наряду с бетонобойными БЕТАБ-500 и тяжелыми НАР С-24 эффективно применялись при штурме президентского дворца Дудаева и прошивали его насквозь до подвалов.
Немалую сложность в работу российской авиации вносили метеоусловия. За весь декабрь было всего два дня ясной и солнечной погоды. Небо всю зиму было затянуто серой пеленой очень низких туч и облаков, в которых сразу пропадали на взлете ревущие бомбардировщики и штурмовики. Эта непроходящая серость в природе как бы еще раз напоминала – жизнь осталась там, здесь другое измерение. Здесь – война... Эта влажная пелена мешала и фотографической работе: скрытная съемка «телевиком» издалека не удавалась, так как очертания самолетов и ракет становились сразу нерезкими в тумане. Часто приходилось работать «широкоугольником» через щель в куртке, приближаясь близко к самолетам и летчикам, которые категорически отказывались сниматься перед боевым вылетом: на войне верили в любые приметы.
11 декабря 1994 года президент Борис Ельцин выступил с коротким обращением к гражданам России, в котором объяснил, что федеральные войска вводятся на территорию Чеченской Республики для защиты ее граждан от вооруженного экстремизма и полномасштабной гражданской войны. Президентский Указ № 2169, подписанный в тот же день, позволял армейским частям и внутренним войскам РФ пересечь административную границу Чечни и выдвинуться в направлении Грозного для установления в республике «конституционного порядка». Так началась первая чеченская...
Вечером 14 декабря небольшую группу журналистов, аккредитованных на авиабазе в Моздоке, неожиданно пригласили в столовую и сообщили, что, возможно, через пару часов с ними встретится сам Павел Грачев, министр обороны. Попросили не расходиться.
Я имел большую степень свободы, чем остальные репортеры, поэтому хотел самостоятельно уточнить вероятность этой фантастической встречи Грачева с прессой у своих «источников» на аэродроме. Дежурный диспетчер мне доложил, что про министра обороны он ничего сообщить не может, но знает, что на авиабазу прибыл вертолетный борт с «грузом 200» и что приняты меры повышенной безопасности на аэродроме.
Вместе с фотокором ТАСС Сергеем Величкиным мы рванули в темноту, в ту часть летного поля, где обычно приземлялись вертолеты. Прилетевшие «вертушки» Ми-8 уже заняли места на стоянке, а солдаты выносили из люков и расставляли перед вертолетными шасси брезентовые носилки с обезображенными останками российских десантников. Раненых бойцов сразу уносили в сторону аэродромного госпиталя. Это были первые жертвы первой чеченской войны, обстрелянные 12 декабря из установки «Град» отрядом полевого командира Вахи Арсанова. В результате у поселка Долинский были убиты 6 и ранены 12 российских десантников, сожжено более 10 единиц бронетехники.
Мы понимали, что наши вспышки в темноте были очень заметны. Экипаж вертолета и бойцы – участники того боя – не возражали против нашей журналистской работы, но комендатура аэродрома, после официального объявления войны запретила всю фото- и видеосъемку на территории базы. Мы с Сергеем спешно ретировались в разных направлениях в темноту, спасая для истории редкие и трагические кадры.
Мои фотографии, опубликованные на первых полосах в декабрьских номерах газеты «Известия», а также жесткие материалы «известинцев», осуждавших войну, массовую гибель мирного населения и замалчивание фактов военных преступлений, совершенных российскими войсками в первые месяцы установления «конституционного порядка», не позволили мне продолжить работу в Моздоке в январе 1995 года.
Днем 5 января 1995 года в здании редакции газеты «Известия» состоялась знаменитая пресс-конференция уполномоченного по правам человека Сергея Ковалева, вернувшегося утром из Грозного в Москву. «Мы прибыли сюда, чтобы посмотреть в глаза тем, кто отдает приказы о бомбежках Грозного и лжет об этом, – сказал Сергей Адамович. – Официальные сводки – это ложь, чудовищная ложь... В такой войне и победителей судят!»
Так мир узнал правду о чеченской войне!
За этой правдой я снова поехал в Грозный в конце января 1995 года с гуманитарным конвоем МЧС, когда Павел Грачев на Совете безопасности 19 января торжественно заявил, что военный этап чеченской операции завершен, а дальше – дело милиции. Формально это можно было расценивать как завершение войны.
Конец войне, возможно, уже и наступил, но генерал Лев Рохлин, командующий войсковой группировкой «Север» в Грозном, лично запретил мне и еще двум репортерам высовываться в город из аэропорта «Северный». Чтобы я выполнил задание редакции – снять российский флаг, водруженный 19 января морпехами и десантниками над президентским дворцом, Рохлин распорядился выделить нам БМП с экипажем и двумя разведчиками. Через полчаса мы оказались на месте – за руинами гостиницы «Кавказ», которая стояла напротив дворца Дудаева. Разведчики вышли первыми из «железки» и через пять минут дали знак прессе: можно идти.
Нас окружал Сталинград! Заснеженные руины центра Грозного напоминали черно-белые иллюстрации из фотоальбома «Великая Отечественная война», знакомого мне с детства.
Вокруг стояла обманчивая тишина, как в тундре. В соседнем дворе вдруг приоткрылся люк, и из него с трудом выползла пожилая женщина, которая горстями стала очень быстро набирать в ведро выпавший снег. Морозный туман скрадывал все детали президентского дворца, над которым я не видел никакого Знамени Победы. Разведчик мне объяснил, что съемка будет после того, как я высуну свой объектив из-за края стены, когда он и я будем уверены, что снайперы с обеих сторон мной так и не заинтересовались. Оказалось, что флагов Победы было два: один российский, водруженный на восьмом этаже, и рядом – Андреевский, военно-морской.
Было 2 часа дня. Я высунул на мгновение объектив в другом направлении от президентского дворца и снял тишину на проспекте Победы. На многих выставках эта фотография называлась «В два часа дня после войны». Флаги Победы и проспект Победы так и не приблизили конец этой ненужной войны.