– На прошлой неделе вы говорили, что последние обращения от семей солдат по поводу возможной отправки на Украину приходили еще в августе. С тех пор обращения были?
– Нет. Только когда мы через Панкова (замминистра обороны Николая Панкова. – «НИ») потребовали, чтобы ребята отзвонились домой, две семьи мне передали то, что сыновья им сказали: «Нас вывели с Украины».
– А как же сообщения о «грузах 200»?
– Об этих всех сообщениях народ не знает. Надо, чтобы вы понимали, с каким народом мы имеем дело. Году в 1994-м было у нас такое классическое письмо: «Мой сын был призван тогда-то, нет от него писем вот уже полгода. Я начала беспокоиться». Сейчас – ровно то же самое. Когда связь с солдатами пропала, беспокоиться начали семей десять. Остальные – не беспокоятся.
– То есть такая пассивность и семей военных, и общества в целом – это не тенденция конкретно нынешней войны?
– Нет-нет-нет. Тенденция этой войны – то, что она герметична. Никто не знает на самом деле, никто не видит, что там происходит. У меня есть своя гипотеза, почему народ, даже который в Интернете, не воспринимает это близко к сердцу, – потому что у них ощущение, что все это виртуально. Что это их не касается. Тем более что источники информации уж такие сомнительные… Но я вообще думала, когда начали менять пленных, что кто-нибудь из родственников нарисуется. Но нет, пока все спокойны.
– Почему люди не считают эту войну реальной?
– Не знаю, я же не психиатр. Я просто вижу реакцию в Интернете. Меня, например, бесят форумы воинских частей. Как только кто-нибудь начинает жаловаться – тут же ругань, травля… С другой стороны – история с рязанскими десантниками, которых заставляли подписать контракт. Там помогло то, что сестра одного из бойцов просто написала на форум. Потом еще два человека подтянулись. Другие солдаты тоже с родственниками списались.
– Говорили, в частности, про псковских десантников, что на родителей давят, грозятся компенсации не выплатить…
– Мы не знаем. У нас нет достоверной информации. Ни в псковский комитет, ни к нам никто не обращался. Более того, у моей коллеги из Нижнего Новгорода была любопытная история. Позвонили родители мальчика, он раненый. Привезли его домой. Правозащитники сказали: придем. А потом она звонит и говорит: нет, вы знаете, мы боимся.
– Скоро начинается осенний призыв. Если учесть, что срочников массово заставляли подписывать контракты…
– А что контракты? Если бы все было как в 1998 году, они бы просто все ушли с полигона и пришли к прокурору. И родители бы к ним приехали. А у нас никто не приехал до сих пор в Ростов. Ни к прокурору, ни к командующему округом, ни на какой полигон – ни одна семья туда не поехала. Что, ну что им мешает?
– Я к тому, как нынешние события могут изменить ход призывной кампании. Или не могут?
– Я не знаю. Потому что к нам приходят все-таки люди, которые немножко думают.
– И сколько их? В процентном соотношении.
– Трудно сказать. Вообще я не понимаю вопросы про цифры и статистику. Нет этого ничего! Как это можно посчитать, когда кругом ложь? Даже если взять историю про медицинский учет. Если вести его честно, ни одного годного в военкоматах бы не было. По моей практике – а я 26-й год работаю – каждый, кто к нам обращается, призывник или солдат, – каждый не годен к военной службе. Без всякого натяга. Вы по контракту можете реально отобрать ребят, потому что там требования более мягкие, а по призыву вы никого не может в армию отправить. И вот кто из родителей понимает, что больному в армии не место, тот суетится. Не понимают – проводы устраивают. Водку пьют, салат едят. А через неделю к нам прибегают.
– Депутат Псковской областной думы Лев Шлосберг утверждает, что в армии недовольны ситуацией и воевать с Украиной не хотят.
– А что мешает офицерам и контрактникам подать рапорт? У них в контракте нет обязанности воевать без законного приказа. Эта ситуация напоминает 1994 год, самое начало Чечни. Там же отказывались! Морпехи, дальневосточники. Более 500 офицеров – сразу, потом еще много. И солдат своих отказывались туда везти. Мы тогда напечатали заявление, где юридически обосновали, почему военнослужащие не просто имеют право, а должны отказаться там воевать. По первой войне у нас было шесть с половиной тысяч заявлений только от солдат. И куча народу, который к нам просто приезжал, и мы без заявлений разбирались. А сейчас... Люди настолько не понимают, что происходит... Чем можно напугать молодого мужика? Чем его можно купить, когда выбор стоит между жизнью и смертью? Куда смотрят жены?