Удивительно, как из духа противоречия, из бытовых парадоксов рождаются гениальные вещи. Если следовать биографии и творческим поискам Туве Янссон, начинаешь улавливать, откуда взялась та искра, что вдруг взметнула в воздух мириады огней. Дочь скульптора, чье юное тело, запечатленное в образе русалки, рассматривал весь город в одном из скверов, она выросла в богемном круговороте талантов и поклонников. Но она всегда чуралась суеты, внимания и светскости. Слишком откровенно, с какой-то истовостью демонстрировала свое бегство на лоно дикой природы, купание в ледяной воде и верность единицам избранных друзей. Почти весь фотоархив на выставке – это Янссон в одиночестве: пилит дрова, выныривает, машет в след уходящему кораблю. Мы так и не узнаем о романах обитательницы острова Кловхарун (учитывая домыслы и феминистские манифесты – оно и к лучшему). Но и без них в экспозиции хватает слишком личных подробностей.
Выпускница сразу двух школ – Декоративного искусства в Стокгольме и Графического искусства в Хельсинки – она начала карьеру, когда в моду входила социальная ангажированность. Творец должен определиться, на чьей он стороне, чьи идеи, призывы и мечты выражает. Он должен чувствовать движение масс. И на этом фоне финская художница упорно осваивает мистику Сезанна, пишет отрешенные пейзажи, а главное – бесконечно рассматривает себя в автопортретах. Живопись для нее становится мечтой о земле обетованной. В буквальном смысле слова: основная тема почти всех монументальных росписей, которые довелось сделать госпоже Янссон в мэрии или в больнице, – о райских кущах и о праведных радостях в гармонии с природой.
Живопись захватила ее в 1950–1970-е годы, когда, устав от книжной графики и обязательных контрактов, она обратилась к абстракции и натюрморту. Ее лучшая вещь того времени – жестокий «Автопортрет» 1975 года – вполне в духе немецкого экспрессионизма 1920-х годов. Ей было откровенно плевать на тенденции, веяния и актуальные темы.
Лишь однажды Туве Янссон откликнулась на призыв времени. Во время Второй мировой она активно рисовала для журнала Germ карикатуры на амбициозных тиранов – Гитлера и Сталина (правда, в экспозиции каких-либо антисоветских рисунков не наблюдается). Но тут же как раз и возникли первые образы троллей, живущих в скрытых норах под корнями вековых деревьев. Комиксы с Муми-троллями оказались отличной терапией, когда уютный мир летел в тартарары.
Самое занятное на выставке – субординация. Как и где дизайнеры разместили Муми-троллей. В залах 1940–1950-х годов, когда у Янссон возникают первые тролли, зритель вынужден лавировать между витринами с едва различимыми листочками. На стенах висит живопись, а комиксы или трехмерные фигурки, которые Туве Янссон создавала со своей подругой Тууликки Пиетиля, всегда занимают центр комнаты. Получается, что в музейной иерархии живопись важнее – ей отданы вертикали. Но Муми-тролли всегда оказываются в сердцевине, независимо от живописных поисков. Картины – это окна в мир, а тролли – продукт аутизма, замкнутости, тоски по уютному дому и теплоте отношений, попытка избавиться от фобий и комплексов. И вот последний парадокс: то, что больше подходило для тайного дневника, вдруг приобрело всемирную популярность, а то, что предназначалось для мира, – холст-масло – оказалось на обочине.