Герой не нашего времени

И все-таки это случилось. Как они посыпались тогда, «ленкомовские» мальчики – Горин, Абдулов, Шейнцис, Янковский…

Янковский – из тех редких актеров, через которых можно было выговориться о чем-то важном. Артист – как проводник страданий и сомнений, разрывающих сердце. Артист, который брал на себя все наши боли и трагедии, проникался ими, мучился за нас, отпускал наши грехи.

К режиссуре такой актер должен был прийти непременно. Один лишь фильм успел снять (совместно с Михаилом Аграновичем) – нежную лирическую пастораль «Приходи на меня посмотреть», в которой и сыграл сам – одинокого плейбоя пятидесяти лет, не утратившего обаяния и мужской притягательности, но совершенно брошенного, растерянного, прибившегося к такой же одинокой женской фигурке (Ирина Купченко была партнершей).

Всегда старался играть себя и про себя. За это нередко укоряла его критика: Янковский «носит» свое лицо из картины в картину. Только теперь понимаешь, что от Генриха Шварцкопфа и красноармейца Некрасова до Митрополита Филиппа и Алексея Каренина – он не лицо свое нес, а миссию. Смысл. Тему. Человек и время – вот «высокая болезнь» Янковского. Время, которое ломает, подминает под себя, вздергивает на дыбу истории, тащит за волосы, швыряет об стену, искушает, вербует, требует возмездия за благополучие, ранит, лечит, воскрешает и вновь вышвыривает вон.

Странно звучит, но он не дождался своих героев. Манила его «белогвардейщина», мечтал сыграть Колчака и Врангеля. Смеялся, когда Акунин на банкете после «Статского советника» предложил сыграть «постаревшего Фандорина»: «А давайте! Я жду! Ау, Акунин, если предложение в силе – пишите скорее, годы-то идут!» Не дождался.

Хотел с Аграновичем снять картину по мотивам «Героя нашего времени», про актера 60 лет, благополучного, размякшего от славы, успеха, женщин и денег – про человека, который разучился чувствовать и любить. Такой постаревший Печорин сегодняшних дней, переживающий кризис своего возраста. «Полеты во сне и наяву» в XXI веке. Про себя? Конечно, про себя.

Всегда знал себе цену и всегда сомневался. Отказался от роли Сталина в «Звезде эпохи». Принципиально. Слишком много страданий принес этот человек его семье. Отказался от Воланда в «Мастере и Маргарите». Принципиально. В той же картине отказался от Понтия Пилата, увидев распределение ролей: по кастингу понял, какой фильм получится, совсем не его Булгаков, чужой. Отказался от должности министра культуры. Не сыграл главную роль в «Жертвоприношении», куда звал его Тарковский. Не пустили. Так и ответили за него: «Янковский занят».

Это только кажется, что роли отпускают артиста, нет, они с ним живут навсегда. И любимый им Мюнхгаузен, и Петр Первый из «Шута Балакирева» – последний его романтический театральный образ. Совсем в конце решил впрыгнуть в характерные роли – уморительно и трогательно сыграл взъерошенного Жевакина в «Женитьбе». Ужасно боялся – примут или не примут в новом амплуа? Пытал знакомых: «Что чувствовал? Смешно было? Жалко?» Уже был совсем больной, худенький, меньше ростом, прозрачная бледная кожа… Но не сломленный, с той же смешинкой хулиганской в глазах.

Театр вырастил в нем личность, настоящую подлинную драму. Он был королем этой сцены – театра Ленинского комсомола, его Адмиралом. Но все время кажется, что мог бы больше сыграть, чем успел, чем позволили.

Чтоб и на сцене была своя «Ностальгия» – роль, которая не отпустила его, не вышла из него, а наоборот – вкручивалась в память, разрывала ее все новыми подробностями. Как нес свечу через высохший бассейн и понимал, что никакой режиссер тут не поможет. Что здесь только ты и Бог. Десять минут тишины. Десять минут крупного плана. Десять минут гробового молчания в зале. Как это ему удалось? Подобные воспоминания есть у каждого актера: каждый хоть раз в жизни испытал это чувство абсолютного космоса, невесомости, почти обморочного вдохновения. Когда неважен ни опыт, ни владение ремеслом, ни подсказки режиссера, когда включаются какие-то иные ресурсы, названия которых не существует в природе.

Завораживающий был актер, выпадавший из времени и воплощавший его.

И кажется, что таланта в нем было столько, что он не умещался в его душе, рвался наружу. Счастье, что он передается по наследству, – в этом можно убедиться, посмотрев, как поразительно и тонко играет его сын Филипп Митю Карамазова в «Карамазовых» Константина Богомолова или полюбоваться на нежную, романтическую работу его внука Ивана в роли Максудова в «Записках покойника» Сергея Женовача. Чудо продолжается…