Поэт Владимир Костров

– Владимир Андреевич, как вы считаете, будет ли наша поэзия по-прежнему актуальной лет через двадцать?

– Конечно! К счастью для русской поэзии, она сохранила звук. За границей поэзия в большинстве случаев звук утратила, а вместе с ним – и внимание читателя. А ведь звуками, интонацией можно сказать гораздо больше, чем понятиями. Нельзя утрачивать смысл, но нелепо писать одним лишь смыслом.

– Без чего поэзия невозможна?

– Без ритма и звучания. Что не звучит – не поэзия. В мире все пронизано звуком и ритмом. Поэтому поэзия присутствует в любом виде творчества: чертеже конструктора, красивом здании, четкой математической формуле, на эстраде. Это своеобразный знак качества на любом виде искусства, вечная нить Ариадны, которая проходит через тысячелетия и связывает человечество с красотой мира. Поэзия живет в каждом из нас, как вечная тяга к высокому. К сожалению, в литературе стали все больше появляться люди, которые строят творчество, как бизнес. Они словно торгуют товаром по свободным рыночным законам. Это их право. Но мне грустно. Похабщины хватает и вне поэзии.

– Вы на протяжении долгого времени учите студентов в Литературном институте. Как воспринимаете ситуации, когда участники вашего семинара начинают давать слишком критичные оценки творчеству друг друга?

– По-моему, враг стихотворца чаще не гонитель, а льстец, и, если начать ему потворствовать, можно себя загубить. Сам я свои стихи всегда проверял на простых людях, считая, что если дойду до них, то и знатокам, может быть, понравится. Хотя для меня важно мнение не только поэтов – я дружил с композитором Свиридовым, художником Моисеенко, скульпторами Аникушиным и Комовым, да и сейчас дружу со многими замечательными современниками.

– Какие рекомендации вы дали бы молодым литераторам?

– Расширять свой лексический запас. Обычно словарь студента составляет 1200–1600 слов – маловато для писателя! Еще один недостаток нынешнего художественного процесса – оторванность от конкретной жизни. Все-таки настоящая поэзия «питается» происходящими событиями. Отгораживаться нельзя. Поэты живут в социуме и несут ответственность за каждое написанное слово, которым можно ударить наотмашь, убить человека, иногда с неосторожной фразы начинались войны. А можно вселить надежду, воодушевить, залечить душевные раны. Кроме того, поэтам важно учитывать художественное время, у которого свои законы: и Шекспир, и Пушкин, и Сервантес живее нас живых, они все время рядом. Писать надо так, будто существуешь в этом, остановившемся времени. Кто помнит, какое правительство было при Гомере?! А стихи его остались.

– Как вы стали поэтом?

– Я родился в глухой костромской деревне. Деревня наша пряталась в болотах, мхах, реках. Мне повезло. С пяти лет я читал, играл в шахматы. А еще я был частым гостем наших библиотек: и деревенской, и той, что располагалась в райцентре. В библиотеках хранилась в основном классика, причем кое-что оставалось, по-моему, еще с царских времен. В результате к 12 годам я многое знал наизусть из Пушкина, Лермонтова, Некрасова, Тютчева. Чуть позднее открыл для себя Блока. Первое стихотворение я сочинил в четвертом классе. Товарищам и учителю оно понравилось. А когда в 1953 году поступил на химфак МГУ, почти все мои сверстники стремились к стихотворному выражению своих чувств и мыслей. Я стал участником литобъединения, которое вел Николай Константинович Старшинов. Он показал мои стихи в журнале «Юность», где и состоялась в 1958 году первая моя публикация. А потом в «Новом мире» появилась статья, где писалось, что из меня получится, ну так скажем, приличный стихотворец.

– Имеет ли сегодня одаренный поэт шансы стать знаменитым?

– Раньше было проще: существовали многотиражные журналы, благодаря которым интересные стихи становились событием. Будучи еще совсем молодым, я регулярно выступал на телевидении, на крупнейших стадионах. Такое внимание очень воодушевляло. Сегодня каналов выхода на читателя почти не осталось. Убежден, творчество молодых поэтов нужно пропагандировать, и в этом должна проявляться роль государства. Самое мощное средство пропаганды сегодня – телевидение. Но там практически нет даже небольших поэтических программ. Они – «не формат». Почему? Кто так решил? Почему навязывается информация о том, что красиво или некрасиво, хорошо или плохо? Лучший способ отличить хорошее от плохого – познакомиться с классикой, потому как она – совершенство, а вовсе не прошлое, в чем нас пытаются уверить.

Удивительно, что в радиоэфирах раскручиваются песенки с совершенно дикими текстами, а песни с поэтическим содержанием пробиваются с огромным трудом. В газетах и журналах исчезли поэтические подборки. Книги выходят маленькими тиражами.

Однако талантливое слово всегда будет услышано. Ведь Блока раньше не выпускали тиражом больше тысячи экземпляров, но все в стране его знали. Как знали Есенина, который вообще был некоторое время запрещен. Думаю, и сейчас поэзия победит, ибо в ней скрыты голос и душа народа.

– Что, на ваш взгляд, отличает русского писателя от зарубежного литератора?

– Русского писателя и поэта определяет ирония. Но ирония эта обращена прежде всего к себе. Подшучивание над собой есть и в «Евгении Онегине» Пушкина, и в других произведениях русских классиков: рядом с грустью и печалью – улыбка сиюминутного, понимание, прощение собственных и чужих недостатков.

Справка «НИ»