Режиссер Василий Сигарев

– Василий, в прошлом году вы приезжали на «Текстуру» как конкурсант, а в этом – как именитый гость, за наградой. Это, наверное, совсем другие ощущения?

– Пенсионерские. В прошлый раз я здесь с молодыми вместе представлялся как начинающий. Участвовал во всех читках, показах, обсуждениях. Теперь организаторы решили, что за год я стал пенсионером, и дали мне звание. На пенсию отправляют (смеется).

– У пермского зрителя есть интерес и к современному театру, и авторскому кино?

– Да, это было видно.

– В Екатеринбурге такая же ситуация?

– Мы не пробовали делать что-то подобное.

– А не хотели бы попробовать? Ведь, наверное, можно «вербовать» своих зрителей, устраивая подобные показы?

– Вы знаете, когда у нас, в Екатеринбурге, проходят кинопремьеры, Хлебников и Сигарев собирают полный зал в кинотеатре «Салют», а это – 500 человек. Поэтому мы не жалуемся на отсутствие интереса.

– Но тем не менее вы не раз говорили, что в целом по стране только 70 тысяч готовы купить билет на авторское кино. Такие фестивали, как «Текстура», с просветительской миссией, способны увеличить это число?

– Да, человека на три. Это тоже очень много. Одна старушка – 20 копеек, пять старушек – уже рубль. Если все 70 тысяч посмотрят, мы практически бюджет отобьем. А «вербовать» зрителя бесполезно. Нужно кино делать, которое в свои ряды будет затягивать еще 70 тысяч. Кинотеатр, может, появится, который будет показывать фестивальные фильмы. Допустим, есть в Новосибирске кинотеатр «Победа», который просто выселил всю «попкорновую» публику и зарабатывает огромные деньги на авторском кино. К ним приходят исключительно серьезные люди, и нет никаких «каруселей» для детей. Они и жанровое кино показывают, но оно не собирает залы. В Москве, конечно, побольше таких кинотеатров, тот же «Пионер», хотя это гламурное пространство, как и «Фитиль».

– Что вы имеете в виду под гламурным кинотеатром?

– Публику, то есть обычному студенту уже дороговато идти, из-за цен на пиво. (Смеется). Все равно должны быть простые, демократичные площадки типа «35 мм», хотя там тоже… Как только начинает прорастать искусство, оно сразу становится элитным: вокруг него почему-то появляются люди с деньгами, а люди без денег ходят на жвачку. Нужно по крайней мере студенческие билеты делать, для той молодежи, которая хочет прийти, но не может себе позволить.

– Почему вы не раз говорили, что причисляете себя к быдлу?

– Я все это говорил только потому, что быдлом в какой-то момент начали называть обычный народ. Естественно, я был против этой формулировки и сказал, что тогда и я быдло, и хочу этого. Если общество разделяют на «народ» и «элиту», то лучше я буду с народом, а не с творцами.

– Как вы думаете, почему на большую часть населения страны навесили этот ярлык? Может быть, это связано с тем, что идет массовая деградация?

– Конечно, народ далек от культуры. Ему кушать хочется. Но это всегда было. Зачем предъявлять ему завышенные требования? Он всегда телесериалы смотрел, раньше – «Богатые тоже плачут», сейчас – «Обручальное кольцо». Никогда народ не читал Толстого и Достоевского, только в школе, если заставляли.

– Но запрос на потребление культуры разве не падает?

– Падает. Но народ, в общем-то, не виноват. Виноваты все те товарищи, которые проводят «культурную» политику. Почему на Западе делают отличные сериалы, как «Южный парк», например, а у нас зачем-то занижают планку? И страдает не просто содержание, «про что», а качество исполнения. Если ты каждый день видишь дурное видео, с плохо поставленным светом или вообще не поставленным, естественно, начинает происходить привыкание – и ты думаешь, что так и должно быть.

– То есть это вопрос предложения. Просто не предлагается никакой альтернативы?

– Конечно. Альтернатива есть, но только в Интернете, где ты можешь посмотреть зарубежные сериалы или канал HBO. Но это не эфирный канал. Все претензии к ним, к народу никаких претензий нет. Чем кормят, тем и болеют.

– Вы уже готовитесь к запуску черной комедии «Майор». Каких людей вы собираетесь «простебать» в этой картине?

– Наверно, любая комедия – это стеб. Допустим, Гоголь в «Мертвых душах» прошелся по российским помещикам, а я пройдусь как следует по российскому обывателю. Это новогодняя история, в жанре анти-«Елки».

– А как понимать ваши слова о том, что это «очень неудобная история», за которую «можно всех пересажать»? Получается, к политике это не имеет отношения?

– История на самом деле до сих пор неудобная, хотя она и про обывателей. И нам уже поступают если не угрозы, то предупреждения. Но политика – это очень быстропроходящая субстанция, за которой не угнаться: сегодня один расклад, завтра – другой, а в искусстве все гораздо стабильнее. Это формат телевидения – обсуждать и стебать политику. А формат кино – это тема, которая может прожить на гораздо большем временном отрезке.

– В театре на «публицистику» сейчас повышенный спрос…

– Театр в этом смысле ближе к телевидению. Ты можешь перестраиваться, как актеры в антрепризах: ездят и в каждом городе вставляют фразы с местными названиями, чтобы зрителю было приятно. В театре можно очень быстро отреагировать, а в кино не получится, хотя бы потому, что ты два года делаешь фильм. Отразил ситуацию в сценарии, снял, а это уже давно не актуально. Сделаю я «публицистику», увидим мы ее в 2014 году, и никто не вспомнит, о чем собственно шла речь. Поэтому я реагирую только на вещи, актуальность которых вне времени.

– Вы работаете над сценарием на пару с писателем Андреем Ильенковым.

– Да, он пишет одну часть, а я другую и потом все это подгоняю под общий знаменатель. В фильме будет две линии. Я делаю наблюдение за «живой природой», а Ильенков – теорию пишет. Я «натуралист», а он – теоретик.

– А что «теория» – не по вашей части?

– Хотелось сделать историю, в которой есть то, чего я не умею. Я ведь умею только «чокать», и персонажи мои «чокают». А вот «высокого штиля» мне, конечно, не хватало. И я Андрея позвал. Ильенков на сегодня – один из лучших русских писателей.

– Вы познакомились с ним сначала как читатель?

– Нет, сперва я познакомился с ним как собутыльник. Просто мы вместе работали в журнале «Урал». Я сначала никого из сотрудников не читал, думал: что у них может быть хорошего? Какие они писатели? Пишут, чтобы лишний выходной давали, «творческий день», так называемый. А потом прочитал и обалдел.

– Когда вы готовите новую картину, вы не боитесь быть не понятым, не принятым?

– Нет, от этого-то страха я свободен. Боюсь, что не получится. Мне это даже снится: ты снимаешь кино, и вдруг возникает ощущение, что делаешь что-то не то, делаешь мало. На самом деле это сильнее пофигизма, когда думаешь «все равно не поймут, какая разница».

– А как вы оцениваете «получилось – не получилось». Ориентируетесь на оценки экспертов или на шум в медийном поле?

– Нет, я сам вижу, что плохо, а что хорошо. Допустим, когда «Волчок» делали, у нас прошла первая неделя съемок, мы уже смонтировали начало сценария. И я вдруг понял, как это плохо написано, как это плохо сделано. В результате мы всё отрезали и за один съемочный день пересняли. Вообще когда закончился монтаж «Волчка», я увидел, что это сериал. Мы сняли сериал! Мама, что делать?! Начали складывать еще раз, многое просто выбрасывать и собирать заново.

– Но все-таки вам нужна обратная связь?

– Я советуюсь с режиссерами в основном, старшими товарищами по киностудии «Коктебель». Хлебникову, Попогребскому я показываю всегда.

– Как вы относитесь к наградам, которых у вас огромное количество?

– На пьедестальчике они точно не стоят. Есть фестиваль, который мне нравится и который охота «взять», это «Кинотавр». И есть куча других наград, которые даже не хотелось увозить с собой – присылали по почте. А вообще, я думаю, награда должна быть денежной, чтобы человек мог хотя бы какое-то время на это жить. Актерам почти не дают денежных премий, и они вынуждены из-за этого уходить в сериалы. У них нет возможности подождать свою, большую роль – и приходится сниматься где попало. Поэтому если и есть смысл в наградах, то я бы определил его так: надо давать деньги для того, чтобы просто помогать людям не наступать в говно.

– Как у вас сейчас складываются отношения с театром? Не пропал режиссерский «зуд», когда вам во что бы то ни стало хотелось поставить свою пьесу?

– Знаете, я хочу в «Табакерке» поставить «Вий», сразу после съемок, чтобы сменить деятельность. Ну, и как-то соскучился по театру. Вообще не особо его люблю. Но «Табакерка» поманила, когда посмотрел несколько спектаклей подряд, по-моему, богомоловских. Я в то время для «Жить» артистов искал и с одного спектакля троих сразу взял.

– Планируете переписать гоголевскую повесть, как когда-то пушкинскую «Метель»?

– Я уже сделал. Всё переписать под себя. Мне, честно сказать, очень сложно разбирать и понимать до конца чужой текст, а в своем я за каждое слово могу ответ держать. Олег Палыч (Табаков. – «НИ») уже читал.

– Это ваши мечты и планы? Или уже есть договоренности?

– Да, есть. Это будет только следующей осенью, через год. Единственное, я боюсь перегореть. Не хотелось бы. Планирую сделать постановку типа мюзикла, со спецэффектами, с фокусами, как у братьев Сафоновых. Зачем на одном коньке все время ездить? Надо все пробовать.

– Ваши пьесы где только не ставят, от Москвы до Лондона. Была хотя бы одна постановка по вашей пьесе, которая вас устроила?

– «Пластилин» Кирилла Серебренникова. Я этот спектакль увидел только через год, как его сделали. То есть они его поставили и боялись мне показывать. Непонятная была реакция Центра Казанцева и Рощина. Они, наверно, думали, что я люблю театр с колоннами или не дорос до такого уровня режиссуры. А я, когда посмотрел, понял, что это сделано просто классно. В театре Royal Court тоже был достойный спектакль. Вообще «Пластилин», по-моему, у всех получается. Если его делают, конечно, у Серебренникова сразу «тянут» стилистику, но смотреть можно. Я никогда не бьюсь за каждое свое слово – пусть режиссер делает, как он видит, лишь бы получалось. Вообще, честно сказать, я писал «Пластилин» как сценарий, а все решили, что это пьеса.

– Говорят, «Пластилин» хотел экранизировать Алексей Балабанов, почему не сложилось?

– Ко мне уже обратился французский продюсер, Жан-Луи Пьель (работал с Вонгом Карваем и Питером Гринуэем. – «НИ») предложил запуститься, и в это же время позвонил Балабанов: «Я хочу «Пластилин» снять». – «Я тоже хочу, мы уже в запуске». – «Я же лучше сделаю». – «Нет, лучше я сам». Вот и поговорили… Потом продюсер обанкротился, я понял, что не буду это делать. Но мы все-таки нашли деньги, позвонили Балабанову, а он, понятно, не стал за это браться. Обиделся. Он хотел объединить «Пластилин» и «Агасфер» и сделать фильм по двум пьесам. Я жалею, что не дал в свое время. Что я натворил?.. Но мы уже работали, то есть я должен был все остановить и отдать. Если бы мы чуть-чуть по времени разбежались, все бы случилось. А теперь я не вижу смысла в экранизации. Эта пьеса уже прозвучала. Зачем сейчас давать ей вторую жизнь и пытаться опять зарабатывать на ней дивиденды? Тем более «Пластилин» коммерчески не успешен.

– Пьесы ваши много ставят, но статистика говорит, что самая популярная – «Детектор лжи», одна из самых ранних и не самых лучших. Почему?

– Объясню: три актера, два стула, смешно – вот и всё. Хоть на подоконниках играй и греби деньги лопатой. Это меня, кстати, Коляда научил такие пьесы писать, скажем, прикладного значения.

– Но у него не очень получается зарабатывать, скажем прямо. Он все время жалуется.

– Ну, у него еще театр, который нужно содержать. Пьесами-то он зарабатывает, и таких у него очень много: три актера, два стула…(смеется). Он потом нам, студентам, прямо сказал: «А вы на что жить-то собираетесь? Сделайте себе несколько ходовых пьес». Вообще я благодарен Коляде, что у меня есть просто пьесы, которые очень любят провинциальные театры: «Детектор лжи», «Семья вурдалака», и раз в две недели где-то происходит постановка. По крайней мере они меня кормят, и слава Богу. Но смотреть эти спектакли я, честно сказать, не готов. Когда начинал, съездил штук на семь этих «Семей вурдалака», – мне хватило.

СПРАВКА