Двое в комнате. Я и Ленин

Волоски ресниц, бороды и усов, форму ушей и цвет кожи Ленина мне удалось рассмотреть подробно, как мечталось в детстве, только 2 февраля 1993 года. 20 лет тому назад, работая фоторепортером в газете «Известия», я получил фантастическое задание лично от главного редактора Игоря Голембиовского – снять репортаж из мавзолея! К тому времени Ленин вышел из подчинения КГБ, который вплоть до августовского путча 1991 года единолично отвечал за его сохранность и внешний вид. Все мавзолейное хозяйство на момент съемки непосредственно подчинялось коменданту Кремля – начальнику Главного управления охраны РФ генералу Барсукову. А, следовательно, лично президенту Борису Ельцину. Как редакции удалось «пробить» разрешение на съемку там, где даже мысль о фотографировании «Тела №1» была святотатством, не знаю…

Я много раз бывал потом в мавзолее – с дочерью, с разными делегациями и туристами, но никогда больше не приходил туда с фотоаппаратом. Так что тот зимний день двадцатилетней давности запомнился мне в мельчайших деталях.

В этот день мавзолей был закрыт для посещения. Вход в храм вечно живого покойного находился справа, под гранитными трибунами со стороны Кремлевской стены. Заветная дверь открылась только после того, как специально обученный солдат, вынув из незаметной ниши под гостевыми сиденьями телефонную трубку, куда-то позвонил. Под землей оказались интерьеры обычного горкома партии с небольшими кабинетами начальников, обитыми деревянными панелями. В глаза сразу бросилась табличка «Красный уголок» на ближайшей двери и стенгазета в начале длинного коридора. Рука потянулась к кобуре фотоаппарата, но охранники пресекли желание репортера опорочить будни кремлевской комендатуры. «Снимайте главное и то, что есть в списке!» – недовольно скомандовал майор госбезопасности. Красного уголка в утвержденном списке не было.

Запутанная система подземных коридоров не давала мне понять, где я нахожусь – в комендатуре Кремля или уже в мавзолее. Когда я оказался в просторном помещении с пультом, напоминающим центр управления полетами космических кораблей в городе Королеве, я почувствовал, что вождь где-то рядом. Многочисленные кнопочки, тумблеры и экраны таинственных осциллографов служили только одной задаче – поддерживать «Тело №1» в нужном состоянии и отличной форме. Во вращающемся кресле перед приборами сидел чекист в гражданском костюме, напоминавший усталого ученого. Ради съемки он напряженно всматривался в экраны мониторов и нервно поворачивал цветные рычажки. Но на главном экране ничего не менялось, а температура тела оставалась прежней. «Ну и хорошо, – подумал я, – а то мало ли что…»

Офицер, сопровождавший меня, прекратил, наконец, творческие мучения оператора за пультом, открыв незаметную боковую дверь. В первый момент, после яркого света центра управления системами «жизнеобеспечения» мумии Ленина, я ничего не увидел во мраке гигантского зала. Ни до, ни после съемки я не попадал в ленинский пантеон с нижнего уровня траурного зала, двигаясь как бы против течения посетителей мавзолея. Офицер отстал за поворотом, и я один на один оказался со спящим Ильичем. Я мгновенно прикрутил в темноте вспышку к фотоаппарату и пыхнул раза три-четыре. Кассету с пленкой я сразу вынул и вставил другую. Траурный полумрак позволил мне осуществить эти операции относительно незаметно, но тем не менее работник кремлевской комендатуры был очень расстроен. Фотовспышка не была вписана в разрешенный список, но и запрета на применение осветительной аппаратуры не было на бумаге с двумя печатями. «Достаточно!» – приказал майор, но я, как человек невоенный, дерзко сделал еще три щелчка затвором камеры, хотя уже без всяких «пыхов».

Негативы, снятые со вспышкой, позволили мне рассмотреть на снимках фантастические детали саркофага Ленина – бронзовые листья, знамена и яркие полудрагоценные камни облицовки пуленепробиваемого купола над вождем. Эта красота никогда не была полностью доступна посетителям мавзолея, проходившим без остановок во мраке подземного зала.

Ленинский мавзолей и Пост №1 с часовыми с детства были для меня незыблемыми символами советского государства. 3 октября 1993 года, в трагические дни путча, поздно вечером я оказался на Красной площади. По призыву Гайдара в центре столицы москвичи строили баррикады. Понятия «государство» и «власть» испарились в Москве в эту ночь вместе с последним милиционером, замеченным мной на Манежной площади. Только солдаты Кремлевского полка, неумолимо чеканившие шаг во мраке сердца России, утверждали обратное. «Жива, Русь матушка!» – скандировала и рукоплескала толпа, восхищенная привычным, но по-новому торжественным ритуалом.

6 октября 1993 года я пришел на Красную площадь рано-рано. Из надежного источника в администрации президента в «Известия» поступила информация об упразднении Поста № 1 в этот день. Никто не знал, как это будет происходить, поэтому в течение дня я снимал каждый развод часовых у мавзолея. В 16 часов разводящий сержант Замоткин привел на пост новых часовых: ефрейтора Дедкова и рядового Полетаева. Дежурно сняв эту очередную смену часовых, я пошел перекусить в ГУМ. Через минут пятнадцать двери мавзолея внезапно открылись, мелькнула чья-то рука, и часовые, повернувшись спиной к площади, шагнули в темноту. Все это я наблюдал через витрину второго этажа универмага, жуя пирожок....

Подбежав к мавзолею, я смог снять только двух милиционеров, неторопливо прогуливающихся на фоне закрытых дверей некрополя. Такие дела!

Коммунисты вряд ли меня простят, но для меня мавзолей – это, прежде всего гениальный Щусев, а потом уже вождь мирового пролетариата. Сейчас мавзолей – это исторический артефакт и, как ни крути, общероссийский бренд. Кроме того, Мавзолей Ленина – это еще и памятник ЮНЕСКО, часть историко-культурного заповедника «Московский Кремль». Я думаю, что этому символу современной России не помешали бы караульные, проходившие от Спасской башни до «точки» знаменитые 210 шагов ровно за 2 минуты и 35 секунд. Сам проверял…