– Сколько детей не в состоянии учиться в обычных школах?
– В России 4,5% детей до 18 лет имеют ограниченные возможности здоровья. 70% из них – умственно отсталые. К 1991 году в России на централизованном финансировании было 1865 специальных образовательных учреждений, в которых обучалось 312 тыс. детей. В семь школ для тотально слепых принимали со всей республики. Сейчас финансирование возложено на регионы, которые учитывают только «своих».
– Инвалид, приехавший на обучение из другого субъекта, – посторонний?
– С середины 90-х – да. Оплату должны осуществлять либо направившие регионы, либо родители. А стоит это в пять раз дороже, чем для нормального ребенка: питание, реабилитационные процедуры, коррекционная работа... Поэтому местные руководители считают содержание таких учреждений накладным и делают все, чтобы их закрыть. А детей перевести к нормально развивающимся сверстникам. Особо бурные подвижки к закрытию начались с 2009–2010 годов. После того как президент Медведев посетил одну из московских школ, где увидел ребят на колясках. Его слова, что это замечательная вещь, стали сигналом. И если в 2003 году коррекционных школ было 1957, то к прошлому осталось 1708. Причем закрываются в основном школы для умственно отсталых.
– Ребенок с нарушением интеллекта может ходить в обычную школу?
– Нет. Во-первых, он не способен овладеть той суммой знаний, которые предлагает массовая общеобразовательная школа. Во-вторых, он становится изгоем. Вначале – в классе, потом – в обществе.
– Инклюзия по-российски отличается от того, что есть в Европе?
– У нас вся инклюзия заключается в строительстве пандусов. Не учитывается главный фактор – педагог. Нет подготовленных учителей, которые умеют работать с глухим, слепым ребенком. Учителя не знают методики и, самое главное, они не понимают психологию таких детей. Мы третий год ведем эксперимент в 8-й школе города Железнодорожного по инклюзивному образованию. Мальчик и девочка – «колясочники». Подготовку начали, когда дети были в дошкольном возрасте: отобрали учителей, провели 72 часа курсов, дали методики. Были собрания с учениками. Я привозил туда завотделом нашего института кандидата наук Ирину Зарубину – тотально слепую с детства. Сейчас в школе совсем другое отношение. Но возникает масса вопросов, включая наполняемость классов.
– Вы имеете в виду «подушевое» финансирование?
– Да. Школы заинтересованы принять как можно больше ребят. Знаете, сегодня перестали ставить диагноз «задержка психического развития» и «легкая умственная отсталость». Больные дети сидят в массовых классах начальных школ. В 1999 у нас только детей с задержкой психического развития было 198 тысяч. Сейчас во всех специальных коррекционных классах мы имеем 131 тысячу. Это и 12 тысяч детей с физическими недостатками, и 20 тысяч с умственной отсталостью, остальные – ЗПР (задержка психического развития. – «НИ»). Мы «потеряли» сто тысяч детей! Они растворились в общей массе, но здоровее-то они не стали. Я по специальности олигофренопедагог и работал с этими детьми. Учил русскому языку, математике. Знаю, что такой ребенок в массовой школе не успеет по темпу за сверстниками.
– А если его обучать правильно, то освоит?
– Да. Но надо не только уменьшать объемы заданий, но и вести сложную словарную работу, дополнительно закреплять материал. А отношение к ним в общеобразовательных школах? Есть исследования РГПУ им. Герцена по детям с нарушением зрения. Лишь ученики начальных классов и их педагоги готовы принимать таких ребят. Дальше – сплошное отрицание. И родителей, и учеников. 90% учителей-предметников – против присутствия инвалидов.
– Значит, неподготовленная инклюзия, например, для глухих, губительна?
– А вы знаете, что традиционная сурдопедагогика в российском образовании – это постановка голоса, развитие произношения ребенка с нарушенным слухом? Они у нас говорят! Можно это сделать в обычной школе?! В Бельгии если в классе есть хоть один инвалид, то наполняемость не может превышать 18 человек. И обязательно присутствие ассистента – тьютора, работающего только с этим ребенком. А у нас что? Например, в России учителей для работы со слепыми и слабовидящими готовят только в РГПУ им. Герцена. Но сегодня иногородних на отделение тифлопедагогики не принимают: нет общежития. Мы подошли к рубежу, когда старые кадры уходят, а замены нет.
– Но разве пандусы – не забота?
– Возьмем Москву. Сегодня практически все специальные образовательные учреждения имеют пандусы. 102-й интернат в Свиблово для умственно отсталых детей. Великолепнейшее учреждение, базовое для нашего института. Руководитель – доктор педагогических наук, заслуженный учитель Васильков Геннадий Васильевич. Я его спрашиваю: «А пандус зачем? Есть колясочники?» – «Нет, и не было. Мы когда линейки проводим, я там ребят выстраиваю, они как с подиума говорят». Зато в прошлом году «объединили» с обычной школой одну из лучших школ для умственно отсталых ребят – 77-ю, где с 1995 года велось обучение детей с умеренной умственной отсталостью. С таким диагнозом раньше в школу просто не принимали!
– Какое будущее ждет детей, которых отправили учиться в обычную школу, к чему они не готовы?
– Они не смогут войти в социум и будут неуправляемы. А им есть хочется. Мы об этом забываем. Выпустили – бросили. А куда им? Можно услышать: «Ну что, умственно отсталый? Значит, семья такая…» Чушь, не семья. У нас почему-то считали, что они от родителей-алкоголиков. Разные причины бывают.
– А дают ли эффект модные методики – дельфины с собаками?
– Зоотерапия, иппотерапия помогают снять напряженность у ребенка, делают его добрее. Но знаний там нет. Если посадить ребенка на лошадь, мы только укрепим его позвоночный столб. Это не заменит общения с педагогом, который будет учить основам математики, языка. Кроме того, я согласен, что ребенок с нормальным интеллектом, даже с ограниченными возможностями здоровья, может учиться в обычной школе. При определенных условиях, разумеется.
– Значит, Александр Асмолов в своей книге «Оптика просвещения» правильно предсказал надвигающийся кризис с вовлечением тысяч детей-инвалидов во взрослую жизнь?
– Знаете, у умственно отсталого ребенка страдает образовательная сторона, он не может овладеть какими-то знаниями. Но ведь его можно адаптировать в обществе. Если его научили, он будет великолепным специалистом. Так, в 80-х воспитанник одной из спецшкол был награжден Орденом Трудовой Славы. Наш выпускник может не интересоваться театром. Но в быту он – нормальный. Он работает. А у девочек все вообще сглаживается. Но если таких детей не адаптировать, не обучать в специальных школах, это – мина замедленного действия.