Актер Михаил Филиппов

– Михаил Иванович, вы тезка Кутузова, а на сцене играли Наполеона. Больше того, вы и родились в один день с французским императором. Какие-то наполеоновские качества есть у вас?

– Совсем нет. Я всю жизнь спокойно относился к совпадению этих дат рождения. Меня гораздо больше грело и греет то, что я родился в один день с моей мамой, царство ей небесное. А никаких наполеоновских качеств у меня нет. Во мне всё определяет одно качество – я бесконечно ленивый человек. Как сказал Фома Кемпийский, средневековый богослов: «Я долго искал покоя и обрел его только в одном месте – в углу с книгой». Это почти мой девиз. Я люблю читать, а к работе, надо признаться, отношусь с большой тоской.

– И тем не менее, в театр-то вы пришли не от тоски? С чего началось ваше знакомство с «Маяковкой»? И были ли вы зрителем этого театра в школьные годы?

– Да, конечно. Я вообще был подросток-театрал. И слава богу в пору моего подросткового возраста можно было найти хорошую и довольно обширную компанию людей, увлекавшихся театром. Мы бегали по театрам, в том числе на спектакли «Маяковки». Я видел здесь работы Бабановой, смотрел спектакли «Комеди Франсез», которые привозили в Москву. Здесь, кстати, я почему-то посмотрел один из первых любимовских спектаклей. Не могу сказать, что «Маяковка» врезалась в мою память. Но ходил я по театрам много.

– По собственной инициативе или вас, как большинство школьников, приводили за руку?

– Нет, исключительно по собственной инициативе, хотя нами и школа занималась. У меня был один хороший друг, и мы часто бегали вместе в Театр на Малую Бронную, в Театр имени Станиславского, где шел, как сейчас помню, один из любимейших спектаклей в те годы – «Трехгрошовая опера». Роль Пичема в очередь играли, представьте себе, покойные ныне Евгений Леонов и Евгений Урбанский – вот какой был театр, вот какой был состав. Я раз десять ходил на этот спектакль.

– Выпускники ГИТИСа обычно вспоминают альма-матер, 39-ю аудиторию, а вы – Театр-студию «Наш дом». Что она дала вам с точки зрения профессионального становления?

– Для меня это был «лицей», где я не только получил профессиональные навыки, но и прошел человеческое становление. Не ради красного словца будет сказано: диплом я получал в ГИТИСе, а образование – в эстрадной студии «Наш дом», в этой самодеятельности, в этом театральном «беспризорье», из которого вышли очень многие талантливые режиссеры и актеры. Да и многие из тех, кто после закрытия студии не пошел по театральной стезе, были не менее талантливы. В 1960-е годы – бурливые, оживленные – это был клуб. К студии прибивались очень многие люди из совершенно других областей: инженеры, экономисты, историки. Я ведь именно в те годы прочитал запрещенную литературу – всего Набокова и Солженицына, как и многих других писателей, которые были под запретом.

– Напомните, что послужило причиной закрытия студии?

– Студия переросла рамки студенческого коллектива. Скажем, в ту пору главный режиссер студии, а ныне художественный руководитель Театра у Никитских ворот Марк Розовский начал замахиваться на такие постановки, как «Вечер советской сатиры». То есть выпускал совершенно подцензурные вещи, которые стали мозолить глаза. И студию закрыли в одночасье. Причем, это решалось чуть ли не на уровне горкома партии.

– Вы еще как-то упоминали студию в Курчатовском институте…

– Это была не студия, сразу перебью вас. Как раз в ту пору мы познакомились с режиссером и писателем, а теперь художественным руководителем театра «Эрмитаж» Михаилом Левитиным. Он сколотил группу единомышленников, как сейчас бы сказали, группу актеров, ему близких, ему симпатичных. В этот круг попал и я. Никакой площадки не было, мы кочевали из подвала в подвал, и на какое-то время нас приютил ДК Курчатовского института. Мы репетировали одну вещь, бросали и начинали другую. Мы были жадны до встреч друг с другом, до репетиций, и нам некогда было доводить спектакли до конца. Замечательные были годы.

– Сейчас вы узнаете о новичках уже на сборе труппы, а вас, когда вы пришли пробоваться в Театр Маяковского, наверное, смотрели все мэтры и худсовет?

– Безусловно. История моего прихода в «Маяковку» такова. Это был уже последний год моего обучения. Худрук «Маяковки» Андрей Гончаров увидел меня в ГИТИСе, на одном из показов, подошел и пригласил к себе в театр. На тот момент готовился спектакль по пьесе Радзинского «Беседы с Сократом». Я вышел на пару репетиций, сидел в зале, а потом Андрей Александрович велел мне репетировать одну из ролей и сказал: «Знаете, у нас есть такая формальность, надо художественному совету показаться. У вас есть что-нибудь? – Да, какие-то два отрывочка есть. – Ну, придите, покажитесь». Собрались «аксакалы» театра, сидели все народные и заслуженные. Я показался. Но заведующий труппой подошел ко мне с отказом: «У нас уже есть актеры подобного плана». И я перестал ходить на репетиции. А потом Гончаров встретил меня в коридорах ГИТИСа и спросил: «Почему я не вижу вас в театре?! – Худсовет меня не принял». И тут Гончаров произнес фразу, которая до сих пор звучит у меня в ушах: «А мне плевать на худсовет!» И с тех пор я понял, кто в театре хозяин. Вы говорите, что сейчас узнаешь, кого приняли в театр постфактум, но это и правильно. Художественный руководитель сам знает труппу и сам разберется, кто ему нужен. Я как раз не сторонник «советов старейшин».

– Известно, что Гончаров многих ныне народных артистов долго держал на вторых ролях. Вам приходилось бороться за роль? Не ждать милости от худрука, а брать его приступом?

– Нет, я не умею этого делать и никогда не делал. Не могу сказать, что моя актерская судьба складывалась счастливо, по крайне мере, до определенного периода. Я довольно поздно пригодился на театре. Но слава Богу, что все-таки пригодился, потому что в театре вообще очень много несостоявшихся судеб, несправедливо несостоявшихся. К сожалению, театр живет по своим законам.

– Когда театр держал вас в «режиме ожидания», чем вы заполняли паузы?

– Чем? Сомнениями, плачем в подушку, чтением. Сочинял что-то для телевидения, пописывал какие-то сценарии. Но, в общем, переживаниями. Я даже несколько раз всерьез задумывался о том, чтобы вообще уйти из театра. Но всегда что-то останавливало.

СПРАВКА «НИ»