Академик РАН Игорь Федоров

– Реформу российской науки решили начать с Российской академии наук. Лично вам понятно, что там нужно менять?

– Чтобы взять, поменять и сразу решить проблемы, так, конечно, не получится. Потому что, это, как говорится, «многопараметрическая задача». Кстати, вся Академия получает средств меньше, чем один Гарвардский университет. Но если говорить о Гарварде, то я несколько лет назад читал статью его нового президента Дрю Джилпин Фауст. Она возмущалась тем, насколько слабой стала работа университета в научной сфере, и требовала возобновить былую активность Гарварда как научного учреждения. Так что там тоже свои проблемы.

– Научная эффективность от финансирования не зависит?

– Что касается РАН, то финансирование – это одна из ключевых проблем. Хотя и сейчас есть немало работ, даже открытий, которые идут от Академии, включая фундаментальные исследования в области физики, космоса, математики. Несколько упала продуктивность тех отделений, которые работают непосредственно на технологии. Проблемы есть, но их надо решать спокойно, а не в пожарном режиме, как это случилось.

– Для вас законопроект о реформе РАН был неожиданным?

– Абсолютно неожиданным. Я, что называется, не поверил своим глазам, когда его прочитал. Это подход «давайте все разрушим и построим что-то новое…» Но что? Авторитет Академии – одна из капитальных ценностей нашей страны. И раскачивать ее не надо.

– А осталось, что раскачивать, сохранили Академию?

– В целом сохранили. Другое дело – усовершенствовать. Жизнь меняется, и в железобетонных укрытиях никто не спрячется. Кстати, в Академии возникали и новые отделения, и новые специальности. Вот я состою в отделении информационных технологий Велихова. Оно само не так давно существует, но уже в составе этого отделения еще одна секция появилась – нанотехнологий – «алферовская». В прежних секциях телекоммуникаций и систем – новые специальности.

– Насколько целесообразно объединять РАН с другими академиями?

– Это какой-то непонятный организационный шаг. Другое дело – теснее работать в каких-то ассоциациях. Как в Америке, там же три академии: национальная, медицинская и инженерная. У них здание одно, но управленческие структуры разные.

– А зачем директоров институтов лишают права управлять собственностью?

– Я не могу рассмотреть вопрос с позиции директора института, но я 20 лет был председателем совета ректоров Москвы. И в 90-е годы меня не раз приглашал высокопоставленный чиновник из Госкомимущества и пытал, чтобы вузы отдали свои площади. Я его спросил: «А вы раньше, до прихода сюда, где работали?». Он говорит: «Я – штурман гражданской авиации». Но от нас отстали, потому что Ельцин не поддержал эти «ходы».

– Насколько законопроект о реформе РАН сплотил академиков для противостояния ему?

– Законопроектом в основном занимается Президиум. Он выслушивает мнение, причем не только академиков, но и других работников Академии. 9 сентября было общее собрание. Книжечки отзывов раздавали. Были предложения отозвать закон вообще. Но Фортов высказался, что есть договоренности с президентом, который поддержал наши поправки, и поэтому надо на это ориентироваться, а не на полную конфронтацию.

– Поддержали Фортова?

– Поддержали полностью. 14 человек воздержались из полутора тысяч. Конечно, убедили слова, что президент обещал нам поддержку. А наши поправки затрагивают основные положения реформы.

– Как президент МГТУ имени Баумана что можете сказать о состоянии вузовской науки?

– Она, конечно, сильно упала, но сейчас возрождается. Принято несколько крупных программ в ее поддержку. Результат сразу сказался. Промышленность признала нас как равных партнеров. Всегда мы были все-таки как вспомогательная сила, для проверки каких- то вариантов решений. Однако есть проблемы с законодательной базой. Нам говорят: «Где инновационные предприятия?» – Мы: «Дайте закон». Наконец дали. Но масса других ограничений осталась. Например, в советское время, когда выполняли научные работы, мы получали от предприятий оборудование. И потом оно оставалось у нас – передавалось с баланса на баланс. Сейчас, чтобы оставить оборудование, кто-то должен заплатить налог на прибыль. У нас денег нет, а партнеры, получается, дают оборудование, да еще и платить должны?

– Качество подготовки студентов как изменилось за последние годы?

– Я бы сказал так: «Стало похуже, но настолько мало, что это не имеет принципиального значения». Мы абсолютно на равных работаем и с Америкой, и с Европой, и с Китаем. Удается планку держать. Несколько лет назад МГТУ вошел даже в международный рейтинг. Обследовали 15 тысяч университетов всех стран, отобрали 500 и ранжировали. Мы, МГУ и Университет Санкт-Петербурга попали в первую сотню. Как-то незамеченным прошел этот результат. А ведь МГТУ оказался на 58-м месте!

– Но если опросить студентов МГТУ, не окажется ли, что половина из них хотят работать в том же Гарварде или Оксфорде?

– Я не поручусь «за всю Одессу», но в нашем вузе этого нет. Мы получаем хорошие предложения от нашей промышленности, и ребята остаются в России. Они, как правило, соглашаются поехать за границу на стажировки, но максимум на годичные. Несколько лет назад я находился в университете Монреаля, и канадская фирма, занимающая второе место в мире по производству авиатренажеров, захотела взять 20 наших выпускников. Мы здесь объявили, что они очень хорошие условия предлагают и по зарплате, и по жилью, и по ссудам. Приехала комиссия, которая надеялась отобрать этих 20 человек. Так вот, они отобрали всего шестерых. Ребята ехать не хотели.

– Если с нашей промышленностью все хорошо, то почему ракеты падают то и дело?

– Понимаете, когда рабочий запихивает датчики молотком и вверх ногами, здесь кого хочешь учи. Надо иметь кадровых рабочих, которые понимают, что надо делать.

– Высшее образование мы сохранили, а средне-специальное потеряли?

– Да, оно выпало. А ведущие вузы сейчас живут неплохо. Наука есть, преподаватели есть, научные школы сохранились. Безработных выпускников у нас не было и нет.

– Ракеты новые будут?

– Да будут, конечно. Просто надо порядок навести.

– И в таких проектах, как «Сколково», тоже?

– В Сколково создан прекрасный научный совет. Его возглавляет Алферов вместе с Корнбергом – тоже лауреатом Нобелевской премии. Там 25 человек, включая меня. Но это – консультативный совет. Мы не имеем никакого отношения к деньгам и ограничены в части принятия решений о поддержке исследований и разработок. Может быть, поэтому ничего пока не получается.