Доктор психологических наук Вадим Петровский

– Новый стандарт дошкольного образования предусматривает приоритет развития творческих способностей над обучением грамоте и счету. Разве детский сад не должен готовить к школе?

– Еще в 1988 году я был соавтором государственной концепции дошкольного образования. И там была введена парадигма личностно ориентированного образования в противовес учебно-дисциплинарной модели. И хотя нельзя добиться равенства в том, что будут показывать дети в итоге, нужно говорить о равных возможностях. Я был свидетелем и того, с каким воодушевлением на нашу теорию реагировали практики и как на нее отреагировало государство. Когда вместо идеи самоценности детства нам опять подсунули идеи предшкольного образования. Сейчас мой коллега и соавтор директор Федерального института развития образования Александр Асмолов как раз и старается «пробить» идею стандартов, основанную на той, смотрящей в будущее концепции. Надеюсь, что может получиться. Потому что даже министр Ливанов (министр образования и науки Дмитрий Ливанов. – «НИ») сейчас высказывается в этом же духе.

– Чему же будут учить детей?

– Поясню на примере. У меня был мастер-класс, который назывался «Сказкотерапия и сказкотирания». Те сказки, которые сейчас слышат дети, чудовищным образом программируют их на несчастье, на жестокость, на ощущение беспомощности. Это сказкотирания. Вопрос в том, как сделать сказку инструментом развития, а не подавления личности. Нужен прорыв к новым сказкам, а через них – к новой действительности. Писать сказки и рассказывать их детям – это реальный путь персоногенеза, то есть создания личности.

– Сочинять и рассказывать сказки будут воспитатели?

– Кадры готовить необходимо. Причем это не просто информация, не просто некое знание, которое передается книжками или на лекциях. Это должна быть культура, которая передается в личном контакте. Вот я сейчас с вами говорю и понимаю, что если бы здесь находился ребенок, он бы перенимал образцы: как говорить, как задавать вопросы, возражать, соглашаться. Каким образом мы подготовим тех, кто сможет передавать это детям, если они сами выросли в совершенно других условиях? Никакие курсы повышения квалификации не дадут возможности вырастить эту культуру. Когда ты на курсах, то в среде себе подобных ты растешь. А потом оказываешься там, где был, и все начинает ломаться, рушиться.

– Вы пытались эту задачу решить?

– Еще в советское время я разработал модель «инновационной волны», когда идет выращивание на местах психологов-педагогов-экспериментаторов, а потом преподавателей- экспериментаторов педучилищ и преподавателей-экспериментаторов вузов, которые постепенно передают образцы своей деятельности. Но сейчас вижу, что это был утопический проект. Потому что он подразумевает не только финансирование, но и очень высокий уровень включенности, энтузиазма. Откуда это возьмется? Мне вспоминается академик Василий Давыдов, разработчик уникальной программы, реализованной в 91-й московской школе. Его воспитанники к шестому классу уже заканчивали школьную программу, а дальше занимались развитием литературных, художественных, математических способностей. Когда Василия Васильевича спросили, как он собирается внедрить свою систему, он выдержал паузу и сказал: «Вы знаете, я – пессимист. Это никогда не будет внедрено».

– Получается, что экспериментировать можно только в рамках отдельно взятого детсада или школы?

– Не ощущаю себя ленинцем, но у него была замечательная фраза, когда он конспектировал Гегеля: «Отойти, чтобы вернее попасть». Так получается с тем, что мы придумываем в России – оно к нам возвращается с Запада. В университете, где я сейчас работаю, – западная ориентация: главное – догнать, оказаться вровень, а не найти какие-то свои собственные ресурсы, опоры и ценности. Ощущение собственной неадекватности порождает импульс вылезти, подняться, уравняться. А позитивных векторов развития очень мало.

– В советское время было иначе?

– Я сам учился в двух школах: советской и антисоветской. Советская школа, на мой взгляд, была полным убожеством, хотя это была экспериментальная школа МГПИ им. Ленина. Директор школы по фамилии Макаров писал кандидатскую диссертацию на тему «Педагогические воззрения Н.К. Крупской». У него были большие кулаки, а в кабинете стоял кожаный диванчик. Школьники не сразу понимали, зачем ему такой диванчик. Только оказавшись на нем и познакомившись поближе с «педагогической системой Крупской», они прозревали. Родителей директор не вызывал – разделывался сам. Пока, наконец, школьники не устроили ему «темную».

– А «антисоветская» школа – что это?

– Это 2-я физматшкола, которую я закончил. Помню 1 сентября, 9-й класс. У нас выступал кто-то из очень крупных академиков-математиков: «Ребята, ну что вы сюда пришли? Посмотрите солнышко, жизнь идет. Что вы здесь будете делать? Идите отсюда!» Это было замечательное начало, мы аплодировали, мы были поражены этим посылом. Мне очень повезло с математиком – Юрием Ивановичем Маниным. Сейчас он членкор РАН, а тогда ему было 28 лет, и он стал лауреатом Ленинской премии. Целостная гармоничная личность, прекрасный поэт, чьи математические книжки начинались цитатами из Шекспира.

– Сейчас такие школы есть?

– Очень мало. Но если школа объединена идеей честности, нравственности и творчества, то она выживет. Я не верю в социализм в отдельно взятом государстве. Но в отдельно взятую школу я очень верю. Есть очень талантливые педагоги, и таких я знаю. Но в государственную политику, касающуюся школы, оснований верить у меня нет.

– А если открыть школы и детские сады для профессионалов из других сфер?

– Это замечательный путь. Невозможно вырастить большое количество «новых» воспитателей и учителей в условиях наших педучилищ и вузов. А предметников, которые могли бы работать с детьми, – множество. Это люди, которые обладают реальной профессией. Присутствие профессионалов – ключевой момент в развитии детей в школе и детском саду. Всегда есть уйма пенсионеров, которые могут дать детям многое и по профессии, и потому что сами нуждаются в общении.