Писатель Захар Прилепин

– Ваше «Письмо к товарищу Сталину», в котором многие углядели чуть ли не объяснение в любви «отцу народов», имело большой резонанс. Что побудило вас его написать?

– Почитайте отзыв Быкова на него. Дмитрий Львович назвал мое письмо к Сталину глупым. Вот это тот момент, с которым я не согласен. Все остальное он написал правильно. Вообще, я Быкову благодарен. Это один из немногих людей, которые могут объяснить мне мои поступки. Если бы Быков был свидетелем того, как я пошел в ОМОН, он бы тоже написал по этому поводу отличную статью. Точно зная, зачем я это сделал. Я тоже придумал тогда, в тот момент, когда тема Сталина серьезно меня волновала, пять вариантов ответа на этот вопрос. Все они имеют более-менее приблизительное отношение к истине. Потому что тогда произошла… как это называется?.. конденсация. Какие-то вещи накапливаются в человеке, и потом однажды он берет и что-то проделывает. В одном случае пишет письмо Сталину, в другом – рожает очередного ребенка. Видимо, это был такой момент. Меня с тех пор эта тема вообще не интересует. Но я не раскаиваюсь, конечно, ни в чем… Есть вещи, которые должны быть произнесены свободным человеком в свободной стране среди других свободных людей и свободных народов. Я имею право на любое высказывание. Мне так кажется. Я никого не призываю убить, изничтожить. Это же просто эмоциональная оценка тех или иных поступков, безусловно, отчасти провокационная. Еще раз повторяю, я ни в чем не раскаиваюсь. И если через пять лет уровень конденсации будет расти, я могу еще одно письмо написать не менее злобное. Вот. Но! Когда после этого всевозможные люди и всевозможные лагери стали считать, что я в их рядах, и мне уже три издательства предложили написать биографию Сталина, я сказал: тема закрыта и я про Сталина писать не буду. Если даже напишу, вряд ли книга принесет вам радость. Только для самого крайнего либерального интеллигента и для самого крайнего патриотического интеллигента в этом вопросе все понятно и ясно. Мне лично не понятно, и я даже не спешу какие-то вещи для себя уяснить. Пребывание в таком детском неведении – одно из самых славных ощущений в жизни, которые надо в себе хранить. В романе «Санькя» есть высказывание по поводу Эдуарда Лимонова, который выведен там под именем Костенко, о том, что его стихи (он долгое время писал стихи) сейчас уже несколько иные. Раньше, скажем, до 2001 года, он писал, как ребенок, который неожиданно вдруг стал гениален и увидел мир не таким, каким его описали другие, а какой он есть в реальном безумии, в этом удивительном безумном абсурде, в этом смеховом ключе. Я очень люблю лимоновскую поэзию. И я такие вещи для себя определил, что не обязательно взрослеть. Иногда не стоит.

– Вы так много ездите по миру. Когда успеваете работать?

– На этот вопрос отвечаю крайне серьезно. Действительно, с таким графиком поездок работать не просто. Этот ритм меня уже загоняет, и писать прозу во время таких перемещений достаточно сложно. Вот сейчас я пишу исторический роман про Соловки, про лагеря. В моем доме в деревне есть огромный верстак, весь уложенный исторической литературой – мне же надо сверяться с какими-то документами, мемуарами и так далее. Поэтому роман я оставил до того момента, как доберусь до деревни. Через месяц я прекращаю все поездки, до конца осени никуда не буду уезжать и, надеюсь, закончу роман. Но в перемещениях по свету я без проблем пишу публицистику, веду колонки… Вел в «Русской жизни», пока ее не закрыли, теперь на сайте «Свободная пресса», который мы возглавляем с Сергеем Шаргуновым, в журнале Story… И время от времени какие-то другие издания что-нибудь заказывают. Вот недавно англичане позвонили и попросили статью о Березовском. Я говорю: нет, не хочу. Они тут же назвали цифру, которую готовы мне заплатить. И я, как полагается отцу четверых детей: «Конечно-конечно, я очень много думал о Березовском» – и тут же статью и написал. Даже очерк. Вот как у Горького было про Ленина, так у меня про Березовского.

– Один знакомый молодой человек просил меня адресовать вам такой вопрос: какой рэп должен сочинить рэпер, чтобы Захар Прилепин захотел с ним подружиться?

– Ну, вот я уже дружу с группой «25/17»… Да такой же рэп, как вот книжки, картины... Все должно быть настоящим. Мне не нужен протестный рэп, мне не нужен какой-то там рэп за белых против черных. Мне важно, чтобы это было круто, – и все. «25/17» – это круто, Вася Вакуленко – тоже очень круто. Но знаете, какая проблема у русских рэперов? Надо понимать, что слушатели Гребенщикова и Цоя в середине 80-х и в начале 90-х были как минимум не менее образованны, чем они. А зачастую и более. Гребенщикова слушали все НИИ, все эстеты, все филологи. И у него с Цоем даже мысли не возникало как-то опрощаться ради этой публики. Все слушатели нынешних рэперов, как правило, глупее их, моложе, и реакция этой молодой публики на песни порождает невольную деформацию. И когда «Нога» или «25/17» делали свои песни просто сами для себя, сидя в своем Ростове или в Омске, они произносили вещи колоссально важные и точные. В моем понимании они просто придумали словарь для того поколения, у которого не было никакого словаря. Оязычили его. Как оязычили наше поколение БГ и Борзыкин и Цой с Кинчевым. А так как сегодняшнее молодое поколение менее образованно и зачастую бестолково, а то и просто глупо, то понятно, почему в «Ютубе» особенно популярны те песни, скажем, группы «25/17», которые я больше всего не люблю. Самые «народные» и певучие. В общем, ребята… Мне кажется, у них постоянное искушение повернуться лицом к массовому слушателю и сделать что-то для него приятное. В моем же понимании рэпер должен быть больше, сильнее, умнее своего слушателя. Он должен поднимать его до себя, а не самому до него опускаться.

– А у вас у самого нет иногда желания потрафить массовому читателю?

– Я знаю, как можно потрафить или не потрафить массовому читателю, но это не имеет никакого отношения к механике написания текстов. Можете верить или не верить. Публицистический текст пишется в силу того, что необходимо занять точку зрения, крайне противоположную той, которая стала уже таким, знаете, мейнстримом. Мейнстримом в «Фейсбуке», например. В «Фейсбуке» все что-то пишут, каждый сам себе судья, все свободные. Скажем: рожать детей не обязательно, потому что это личное дело каждого. Или: все советское прошлое было хаосом и дрянью. Если замечаю, что количество таких голосов становится, в моем понимании, критическим, я пишу статью противоположного толка, максимально сильно огрубив акценты. Для того чтобы как-то сбалансировать ситуацию. Я, может, сам втайне думаю, что рожать детей или не рожать – личное дело каждого или что все люди имеют право ненавидеть Сталина всей душой. Но для того, чтобы это не было таким сплошным гулом людей, абсолютно убежденных в своей правоте, чтобы сорвать с человека вот эту розовую маску самоуверенности, вызвать в нем раздражение и шок, надерзить ему, такое желание периодически появляется. Потому что правда не столь проста. Я не люблю, когда все просто. Я думаю: если бы я родился раньше и жил при советской власти, я бы находил какие-то другие точки отсчета, может быть, даже противоположные тем, о которых сегодня говорю. Это не означает, что это бунт ради бунта, что это какая-то поза. Это означает совсем другое…

– Вы хороший семьянин, многодетный отец. Кроме семьи и писания книг на что еще хватает времени?

– Помимо написания книжек я еще снялся в двух фильмах: в сериале «Инспектор Купер» и в фильме «Восьмерка», который еще не вышел. Алексей Учитель снял его по моей прозе. И еще у меня есть группа «Элефанк», даже не нижегородская – всероссийская. Музыканты, с которыми я делаю этот проект, очень серьезного уровня. Отчасти это дань юности. Тогда музыка значила очень много – для меня и для людей моего поколения. У меня в рассказе «Оглобля» есть такая фраза: «Многим из нас музыка заменила разум». Это действительно так. Многие даже происходящее осмысляли не сами, а через песни, либо сами пели. И по сей день, когда слышу кого-то из музыкантов, слышу вещи, которые он поет, понимаю: как исполнитель он гораздо умнее, точнее. А в жизни пусть лучше молчит. Ощущение счастья и родства со всем этим рок-н-роллом, постеры Башлачева и Гребенщикова, Миши Борзыкина и Цоя на моих стенах – это все моя юность. Я до сих пор слушаю эту музыку, и дети мои ее слушают. И вот мне захотелось вспомнить все то, чем я занимался, когда у меня были длинные волосы, серьга в ухе, когда мне было 14–15–16 лет и мы с моими друзьями сочиняли песни. И спустя 20 лет (страшно подумать – как в «Мушкетерах»!) я однажды сказал: давайте мы эти песни перепоем. С одной стороны, как я уже сказал, это дань юности, но с другой – я совершенно уверен, что продукт, который мы представляем, сделан на должном уровне. Мне не стыдно. Безусловно, главным полем моей деятельности остается литература, но и музыка не какое-то хобби. Я ею занимаюсь достаточно серьезно и надеюсь, что из этого тоже что-то получится.