Монолог моего одноклассника

Ну, как, Тушенка, ты?
Мой логин:
быв.бюджетник.
Я рудимент СССР.
Но интернетник.
А где еще мне высказаться вволю,
когда не злобой полон я,
а болью?
Да только ль в Интернете столько злобы –
ну, прямо и завалы,
и сугробы.
А нам теперь по восемьдесят вроде,
но вот нужны ли мы в своем народе,
который позабыл, что он – народ?
Но сделаны-то мы наоборот.
И сделаны собой.
Войной.
Стихами,
в которых что-то ныне затуханье.
Я был советским честным инженером.
Был после – в фирме.
Шлялся по Женевам,
Нью-Йоркам…
Заработал на откатах.
Но стало мерзко.
Я из языкатых.
Всё выложил, что думал я о боссах,
и, как родился, оказался в босых.
(Прости ты мне такое ударенье:
так говорило наше поколенье.)
Вот так я и живу.
Пенсионерю.
Стал под гитару петь,
но не фанерю.
Не как Иртеньев, скажем, не как Быков,
сатиры в Интернет пишу.
Обвыкнул.
А ты – как был, ты и сейчас романтик.
В нас общее,
что я, как ты, хроматик.
Но я боюсь, что захромала совесть,
когда живем, подозревая, ссорясь.
Нет для меня России ближе,
выше
с тех пор, как в девять лет стоял на крыше
с лопаткой и ведерочком песка,
чтоб выжила под бомбами Москва…
За что, если подумать хорошенько,
был исключен после войны ты,
Женька?
За кражу чью-то и поджог журналов классных,
а дальше – возведен был в ранг «опасных»…
Мы –
ты, и я, и Борька – исключенцы,
внушали подозренье, как чеченцы.
А Борька –
красавец марьинорощинский,
мятежный наш философ доморощенный –
за что отправлен в танке был на чехов,
на девочку нечаянно наехав?
Из танковой,
слепой, к несчастью, башни
он вылез,
застрелился бесшабашно,
такой буйночубастый и глазастый,
сквозь сборник твой «Шоссе энтузиастов»,
который на груди в комбинезоне
не спас в том историческом позоре.
За что мы это, Женька, испытали?
Ведь нас другие книги воспитали.
Как тяжко нам,
из бывших пионеров,
в стране из нищих и миллионеров.
У нищих – зависть.
У богатых – страх.
Не дай Бог, полыхнет –
тогда всем крах.
Нам надо прекратить
взаимозлобность
и вспомнить нашу прежнюю способность
объединяться,
только благородно, –
не потусовочно, а всенародно.
Позор, когда разгуливают воры
и мертвым удлиняют приговоры.
Мы –
мусульмане или христиане, –
пусть нас обнимет имя «россияне»,
как северное чистое сиянье.
И он исчез в толпе, мой одноклассник,
так трудновыносимый несогласник.
Но все-таки в одном я с ним согласен,
что мир, нам данный, должен быть прекрасен.